Владимир АБАРИНОВ

Пилот, который вернулся с холода

Гэри Пауэрс-младший демонстрирует обломок самолета U-2, на котором его отец (на фото вверху) совершил разведывательный полет 1 мая 1960 года

Узнав, что Пауэрс сбит, Никита Хрущев (второй слева) широко улыбнулся. Слева: президент США Дуайт Эйзенхауэр взял на себя ответственность за полеты U-2 над СССР

17 августа 1960 года. Гари Пауэрс (справа) на открытии судебного процесса в Москве. Слева – адвокат подсудимого Михаил Гринев

Полвека назад, 1 мая 1960 года, произошло событие, проложившее резкую грань между первой, хрущевско-эйзенхауэровской разрядкой международной напряженности и новыми заморозками «холодной войны». Из Москвы на Запад повеяло такой стужей, что третья мировая стала реальностью.
В тот час, когда в Москве по Красной площади весело шагала первомайская демонстрация трудящихся, в небе над Свердловском был сбит американский разведывательный самолет U-2

C Фрэнсисом Гэри Пауэрсом я познакомился несколько лет назад на конференции историков «холодной войны», организованной Национальным архивом США. В ней участвовали сын Никиты Хрущева Сергей, внучка Дуайта Эйзенхауэра Сьюзен, бывший советник Джона Кеннеди Тед Соренсен. Среди таких персон не затерялся средних лет, моложавый, энергичный, улыбчивый крупный мужчина. Оказалось, это сын того самого сбитого над Уралом летчика, Гэри Пауэрс-младший. Мы обменялись книгами и карточками. Он приглашал в организованный им музей «холодной войны», но я так и не собрался. И вот появился повод позвонить Гэри – круглая дата.

 Это наглое U-2
Самолет U-2 был создан выдающимся авиаконструктором Кларенсом Джонсоном, возглавлявшим конструкторское бюро Skunk Works в составе корпорации Lockheed. Его единственным назначением была высотная аэрофотосъемка. Техническим заданием предусматривалось, что аппарат должен быть неуязвим для советских истребительной авиации и средств ПВО, а дальность полета – достаточной, чтобы пересечь территорию Советского Союза поперек, то есть с юга на север, или наоборот, и сесть на безопасном аэродроме в Европе или Азии. Экипаж должен был состоять из одного человека.

 Контракт был подписан в декабре 1954 года, а уже в июле 1955-го прошли первые летные испытания. 4 июля 1956 года U-2 впервые пролетел над Советским Союзом. Вылетев из Висбадена (ФРГ), самолет пересек Польшу, Белоруссию, пролетел над Ленинградом и через Прибалтику вернулся на ту же базу в Западной Германии. Вскоре полеты стали регулярными.

Советские радары видели самолет-нарушитель, но «достать» его и вынудить сесть не удавалось. В своих воспоминаниях Хрущев пишет, что полеты U-2, до которых не могли добраться советские истребители, доводили его «до белого каления» и что он воспринимал их как «моральное оскорбление». Оставалось заявлять дипломатические протесты.

Когда в апреле 1960 года министр иностранных дел Андрей Громыко принес в президиум ЦК КПСС проект очередной ноты по поводу очередного полета, темпераментный советский премьер вдруг сказал: «Это только ободряет их в нахальстве. Надо самолеты сбивать!»

К тому моменту, когда Фрэнсис Гэри Пауэрс вылетел 1 мая 1960 года на очередное боевое задание, он был уже ветераном программы разведывательных операций. В его послужном списке значилось 27 полетов над территорией Советского Союза и стран Восточного блока. 1 мая он вылетел с базы близ Пешавара, сделал промежуточную посадку на базе Инджирлик (Турция) и уже оттуда взял курс на Урал.

Хрущев узнал о новом вторжении в воздушное пространство СССР ранним утром – ему доложил об этом по телефону министр обороны маршал Родион Малиновский. Глава правительства подтвердил свой приказ сбить самолет зенитными ракетами. На Красной площади уже закончился военный парад и началось шествие праздничных мирных колонн, когда на трибуну мавзолея поднялся командующий войсками ПВО маршал Бирюзов и на ухо доложил Хрущеву, что самолет сбит, а летчик остался в живых и взят в плен. Премьер тотчас повеселел.

– Гэри, в России довольно хорошо знают, что происходило в тот день на земле, в штабах и командных пунктах, но что произошло на борту самолета? Твоего отца впоследствии обвиняли в том, что он не уничтожил подбитый самолет, как это предусматривалось инструкцией…

– 1 мая мой отец выполнял задание и находился над Свердловском, когда яркая оранжевая вспышка осветила внутренность его кабины. От ударной волны самолет тряхнуло, он потерял управление, у него отвалилась носовая часть и отломились крылья. Фюзеляж вошел в перевернутый штопор. В сложившихся обстоятельствах мой отец не мог использовать катапультирующее устройство – если бы он это сделал, он бы травмировал ноги при выбрасывании. Он это сообразил и сделал следующее. Он открыл фонарь кабины, который открывался наружу, отстегнул ремни безопасности, наполовину выбрался из остатков самолета, но его по-прежнему удерживал воздушный шланг. В таком положении он просто не мог добраться до механизма саморазрушения самолета, который находился на амортизаторе кабины. Он понял, что не сможет дотянуться до кнопки, отцепил воздушный шланг, освободился от самолета, и его парашют раскрылся автоматически на высоте

15 тысяч футов (примерно 4,6 км. – В. А.). После приземления он оказался в руках местных властей, которые передали его сотрудникам КГБ, а те доставили в Москву и заключили в Лубянскую тюрьму.

Впоследствии о том, как был задержан Пауэрс, рассказал на суде житель деревни Косулино Петр Асабин, увидевший парашютиста, снижающегося прямо на крышу его дома. Вместе с соседом он бросился к месту приземления, желая помочь летчику и не подозревая, что этот летчик – американец. Парашют загорелся, и Асабин помог Пауэрсу тушить его. Вскоре выяснилось, что перед ними иностранец: «Я отстегнул парашют и с помощью других товарищей снял шлемофон и каску. Когда сняли каску, то первый наш вопрос был, что случилось. Он ответил на иностранном языке и помотал головой. Я решил задержать его. В стороне увидел машину, и мы с Черемисиным взяли летчика под руки и повели к машине. Около машины я увидел у него финский нож и отобрал его, а до этого Черемисин отобрал длинноствольный пистолет. Желая узнать, был ли он один, я показал ему сначала один палец, потом второй. Он показал один палец и показал этим пальцем на себя. Мы его посадили в машину и повезли в сельский Совет... В машине он попросил жестом попить. Остановились в деревне, напоили его. Привезли в сельский Совет, где нас встретили работники государственной безопасности из Свердловска».

По словам Асабина, ни малейшего сопротивления Пауэрс не оказал, вел себя спокойно. Выслушав эти показания, Пауэрс подтвердил их правдивость и поблагодарил Асабина «за то, что он сделал для меня тогда».

– Какие инструкции имел твой отец о том, как следует вести себя в плену? И что произошло в реальности?

– Приказы, которые имел мой отец на случай поимки, не содержали деталей. Он спрашивал, что он должен делать, оказавшись в плену, и ответ был: «Можете говорить им все – они все равно добьются от вас этой информации». Существовала уверенность в том, что захваченного пилота будут пытать. Как оказалось впоследствии, Советы не применяли абсолютно никаких пыток к моему отцу. Его допрашивали в течение 30 суток, во время допросов в глаза ему был направлен яркий луч света, ему не давали спать и все время пытались подловить на каверзных вопросах, но физического насилия не было. Инструкция, которую получил мой отец, гласила, что в плену он должен демонстрировать желание сотрудничать. Ему разрешалось заявить, что он работает на ЦРУ, собирает разведданные при помощи аэрофотосъемки. Ему не разрешалось раскрывать какую бы то ни было информацию об оборудовании самолета, имена других летчиков, кодовые номера операций, технические характеристики самолета. Иначе говоря, ему было приказано демонстрировать желание к сотрудничеству, но не раскрывать всех секретов.

– В какой мере удалась эта тактика?

– Первые семь суток после поимки он не сказал на допросах ни слова правды, пытался любыми способами ввести своих следователей в заблуждение и сохранить в тайне максимум сведений. Но 7 мая мировой сенсацией стало заявление Хрущева о том, что они сбили самолет и захватили пилота. Все крупнейшие газеты опубликовали статьи об инциденте с комментариями по поводу его политических последствий. Одна из этих газет, New York Times, сообщила, где он проходил подготовку и что за самолет сбили русские. Один из следователей КГБ пришел в камеру к отцу с газетой в руках, сунул ему статью в лицо и заорал: «Ты нам врал! Ты говорил, что проходил подготовку в Аризоне, а «Нью-Йорк таймс» пишет, что тебя готовили в Неваде, на объекте 51. (Объект 51 или Зона-51, давно уже ставшая артефактом массовой культуры: совершенно секретный полигон близ озера Грум в Неваде. Именно там проходило первое летное испытание U-2. С тех пор Зона-51 обросла множеством легенд и вымыслов, связанных с посещениями Земли инопланетянами. – В. А.) Рассказывай все, что знаешь – все равно американские газеты расскажут это вместо тебя!» Отец оказался между молотом и наковальней. Если он расскажет все, он разгласит государственную тайну. Если будет лгать и обман раскроется, его приговорят к смертной казни за шпионаж. Он решил говорить правду в тех случаях, когда информацию можно было перепроверить по газетам. Он лгал им о том, чего они никак не могли выяснить по открытым источникам. Наконец, он ходил вокруг да около, говорил полуправду-полуложь тогда, когда понимал, что им что-то известно о предмете, но не настолько много, чтобы они могли поймать его на вранье. Ну, например, потолок высоты. Отец постоянно твердил, что он летел на высоте 68 тысяч футов, когда его сбили. Он сделал это по двум причинам. Во-первых, U-2 при выполнении боевого задания летит на высоте 70-75 тысяч футов. Если он убедит русских в том, что 68 тысяч футов – максимальная высота, которую должны достигнуть их ракеты, он спасет от риска других летчиков. Он также думал, что тем самым он подает сигнал ЦРУ: «Ребята, видите – я не говорю всей правды».

В Вашингтоне знали только то, что Пауэрс не вернулся с боевого задания. Что с ним случилось, оставалось гадать. 4 мая ЦРУ запустило пробный шар: Национальное агентство по аэронавтике и космическим исследованиям заявило, что 1 мая над озером Ван в Турции пропал без вести самолет, предназначенный для изучения атмосферных явлений на больших высотах. Перед тем, как была потеряна связь с самолетом, пилот успел сообщить о неисправности системы подачи кислорода. Самолет, сообщило НАСА, выполнял сугубо мирную задачу.

Триумф Кремля
Этого и дожидался Хрущев. На следующий день он сообщил на сессии Верховного Совета, что советской ракетой над Уралом сбит американский самолет-шпион. И только тогда Вашингтон, предполагая, что летчик погиб, заявил, что самолет, возможно, сбился с курса.
«Когда американцы сами себя запутали небылицей, – рассказывает в своих мемуарах Хрущев, – мы решили выступить в открытую и, сделав более полное сообщение, уличить их во лжи. Мне поручили заявить на сессии Верховного Совета о ходе расследования с точным указанием, на каком аэродроме базируются самолеты такого типа, в какое время и на какой аэродром данный самолет перелетел в Пакистан, когда и каким маршрутом летел через нашу территорию, какая задача была поставлена перед летчиком – проследовать в небе СССР на такой-то аэродром в Норвегии».

Вся эта информация была получена от Пауэрса в ходе допросов на Лубянке. По словам Пауэрса-младшего, американские дипломаты не имели никакой возможности прояснить ситуацию.

– Не знаю, что происходило в госдепе, а посольство в Москве постоянно находилось на связи с Белым домом и пыталось выяснить, что произошло. Они пытались получить доступ к отцу и поговорить с ним, но не получили. Мне также известно, что президент Эйзенхауэр и глава ЦРУ Аллен Даллес обсуждали инцидент и что Аллен Даллес был готов уйти в отставку, чтобы сыграть роль козла отпущения и не подводить президента. Но президент решил взять на себя полную ответственность и за инцидент, и за полеты над советской территорией в целом, которые совершались с его личной санкции. Президент считал эти операции жизненно необходимыми для того, чтобы предотвратить новый Перл-Харбор. Эйзенхауэр хотел знать реальную военную мощь Советского Союза и его слабые места, чтобы внезапная атака не застала его врасплох. Когда был сбит мой отец, Эйзенхауэр солгал американскому народу и всему миру. Хрущев одержал крупную пропагандистскую победу, сумел привести Соединенные Штаты в замешательство, показать, что они шпионят. А мой отец оказался посреди скандала и пошел под суд, который продолжался три дня.

Суд проходил 17-19 августа в Колонном зале Дома Союзов и стал мировой сенсацией. Судила его Военная коллегия Верховного суда СССР под председательством генерал-лейтенанта юстиции В.В. Борисоглебского. Обвинителем был генеральный прокурор СССР Роман Руденко. Защитником – член Московской городской коллегии адвокатов М.И. Гринев.

В тактике прокурора нельзя не заметить специфических приемов правосудия сталинской эпохи. Вот фрагмент допроса подсудимого об отметках, сделанных им на карте:
Руденко: С какой же целью делались эти отметки?
Пауэрс: Мне было сказано наносить на карту все, что не было на ней отмечено. Я думаю, что это общая привычка пилотов отмечать на карте то, что на ней не обозначено.
Руденко: Привычка с целью шпионажа?
Пауэрс: Я уверен, что сделал бы то же самое, летая и над территорией США.
Руденко: Я вас спрашиваю о полете над территорией СССР.
Пауэрс: Я был проинструктирован делать это, и я выполнял инструкцию...
Руденко: Вы заявили здесь и на следствии, что включали и выключали рычаги аппаратуры над определенными пунктами?
Пауэрс: Я делал то, что мне было указано...
Руденко: Вы с таким же успехом могли бы нажать рычаг и сбросить атомную бомбу?
Пауэрс: Это могло бы быть сделано, но это не тот тип самолета, там нет приспособления для подвески бомб.
Подчас Руденко перестают интересовать конкретные обстоятельства дела – он стремится к максимальному пропагандистскому эффекту. Среди лиц, посещавших его подразделение, Пауэрс называет кардинала Спеллмана, которого советская пропаганда изображала махровым реакционером и ястребом. Руденко тотчас цепляется за эту приманку:
Руденко: Кардинал тоже интересуется военными базами?
Пауэрс: Он церковная фигура. Я бы сказал, что его интересует личный состав, а не база.
Руденко: Тот самый состав, который совершает шпионские полеты?
Пауэрс: Мне кажется, что он меньше думает о том, какую работу выполняет человек, а больше интересуется тем, что из себя представляет этот человек.
Руденко: И благословляет их на эти полеты?
Пауэрс: Я не знаю и никогда не видел, чтобы он это делал. Тем более мы разного с ним вероисповедания.

На выступление пропагандиста была похожа и заключительная речь прокурора, обращенная к судьям: «Пусть ваш приговор послужит строгим предупреждением всем тем, кто проводит агрессивную политику, преступно попирает общепризнанные нормы международного права и суверенитет государств, провозглашает своей государственной политикой политику "холодной войны" и шпионажа. Пусть этот приговор явится также строгим предупреждением всем прочим пауэрсам, которые по указке своих хозяев попытались бы подорвать дело мира, покуситься на честь, достоинство и неприкосновенность великого Советского Союза».

Адвокат Гринев в своей заключительной речи признавался, что ему как патриоту трудно защищать такого отпетого шпиона, как Пауэрс, и он делает это лишь потому, что закон запрещает ему отказываться от исполнения этой тяжкой обязанности. «Наглая провокация американской военщины», сказал Гринев, оказалась бессильна поколебать военную мощь и добрую волю Советского Союза. «Даже в самих Соединенных Штатах Америки, – продолжал адвокат, – провокация милитаристов не отражает подлинных настроений народа Соединенных Штатов. Усиливаются также расхождения и в среде самой правящей верхушки буржуазии Соединенных Штатов Америки, о чем свидетельствуют выступления влиятельных органов американской печати, видных представителей деловых и политических кругов».

В централе и после него
Фрэнсис Гэри Пауэрс был приговорен к 10 годам лишения свободы с отбыванием первых трех лет в тюрьме. Тюрьмой стала для него знаменитая Владимирка – тюрьма для особо опасных преступников, существующая еще с екатерининских времен, бывший Владимирский централ, а ныне тюрьма №2 УФСИН России по Владимирской области. В этом узилище содержались многие заключенные с громкими именами: фельдмаршал Паулюс, Василий Сталин, генерал-лейтенант НКВД-КГБ Павел Судоплатов, певица Нина Русланова, киноактриса Зоя Федорова...

– Гэри, что ты знаешь об условиях содержания твоего отца во Владимирке?

– Для него это было трудное время. Он был эмоционально истощен допросами, судом, разлукой с семьей, в чужой, враждебной тогда стране, а теперь еще и в тюрьме. В камере зимой было холодно, летом – нестерпимо жарко. Камера была размером 8 на 12 футов (2,5 на 3,5 метра. – В. А.). Его сокамерником был латыш по имени Зигурд Круминьш. Они ткали ковры, делали конверты, проводили время за шахматной доской, писали и читали письма. Старались поддерживать друга в этом тяжком положении. Но в глубине души отец никогда в полной мере не доверял своему сокамернику, подозревал в нем «наседку». Почему к нему вообще подсадили кого-то? Может, их разговоры записываются? И все-таки он был благодарен ему за товарищеские отношения, которые помогли отцу вынести это испытание.

Я читал его письма, которые он писал из Владимира своим матери, отцу и первой жене. В большинстве писем ощущается эмоциональное напряжение, подавленность, депрессия. Он был удручен тем, что американское правительство не смогло добиться его освобождения. Иногда ему казалось, что о нем забыли. Однажды он услышал по московскому радио, что Хрущев и Кеннеди обменялись новогодними поздравлениями – это был новый 1961 год, – и в нем опять проснулась надежда, что его простят или обменяют. Но проходили дни, недели, месяцы, полгода – и он снова впадал в депрессию.

И все-таки надежда оказалась не напрасной. По словам Гэри-младшего, идея обмена Пауэрса на полковника Рудольфа Абеля – этим именем своего покойного товарища назвался при аресте в 1957 году советский резидент-нелегал в Нью-Йорке Вилли Фишер, приговоренный американским судом к 30 годам тюрьмы, – возникла у его деда. Он написал Абелю и получил ответ – копия первого письма и оригинал второго хранятся в семье Пауэрсов. Полковник отвечал, что с таким предложением надо обращаться не к нему, а к его жене в Восточной Германии, которая свяжется с компетентными лицами. В ЦРУ к этой переписке отнеслись ревниво и попросили Пауэрса не мешать – мол, переговоры на эту тему уже идут по конфиденциальным каналам.

Переговоры продолжались долго. Ни у США, ни у Советского Союза не было опыта таких обменов.

10 февраля 1962 года обмен состоялся. На Глиникском мосту через реку Хафель, соединяющем Берлин и Потсдам, американцы передали представителям СССР Рудольфа Абеля и получили взамен Фрэнсиса Гэри Пауэрса и американского студента Фредерика Прайора, арестованного полицией ГДР и содержавшегося под стражей без предъявления каких-либо обвинений.

Но на этом одиссея пилота-пленника не закончилась. Дома ему предстояло новое испытание – он должен был оправдаться в глазах американской публики.

– В заключении у отца не было возможности читать западную прессу. Поэтому он не имел ни малейшего представления обо всех тех спорах, которые окружали его дело, и о негативных комментариях в газетах. Когда он вернулся домой в Америку, он был потрясен статьями, утверждавшими, что он дезертировал, что он посадил самолет в полной исправности, что он выболтал русским все, что знал, что он не выполнил приказ покончить жизнь самоубийством...

Он дал подробнейшие показания в ЦРУ, а в марте 1962 года предстал перед сенатским комитетом по делам вооруженных сил. В итоге публичных слушаний Пауэрс был полностью реабилитирован. Комитет пришел к выводу, что перед ним «достойный молодой человек, который действовал отлично в опасных обстоятельствах».

Последнюю точку поставила церемония по случаю 40-летия инцидента, на которой Пауэрс был награжден «Медалью военнопленного», крестом «За летные отличия» и медалью директора ЦРУ, которым тогда был Джордж Тенет, «за исключительную верность и смелость, проявленные при исполнении долга».

Все эти награды Фрэнсис Гэри Пауэрс получил посмертно: 1 августа 1977 года он погиб при тушении лесных пожаров в Калифорнии. На обратном пути у его вертолета кончилось горючее, и он упал наземь в нескольких милях от ближайшего аэродрома. Ему было 48 лет. Он похоронен на Арлингтонском национальном военном кладбище.

Вашингтон