Мир Политики

$

ИМПЕРСКИЙ РЕЛИКТ 

Евгений АНИЩЕНКО, кандидат исторических наук Специально для «Аналитической газеты «Секретные исследования» 


Е.К. Анищенко более 20 лет работал в Институте истории и занимался исследованием периода разделов Речи Посполитой. В своих работах ученый доказал, что основную ответственность за это несут Российская империя и русский царизм. По разделам Речи Посполитой Е. Анищенко написал пять монографий и подготовил четыре сборника документов. Всего ученый написал 370 публикаций, в том числе 16 книг, последняя – исследование о национально-освободительном восстании 1793-1794 годов под руководством Тадеуша Костюшко. 


«РАЗДВИНУЛ ПРЕДЕЛЫ РОССИИ» 

Суворову как никакому другому историческому деятелю досталась немеркнущая слава среди разных «собирателей и хранителей славянских земель» и которых за это старательно восславляли в памятниках, музеях, орденах и т.п. 

Знаменательно, что еще в 1913 г. под сенью царствующего тогда дома Романовых был создан специальный комитет по увековечиванию памяти славного имени полководца. По его призыву на местах были созданы мемориальные отделения с участием разного рода почетных членов, особенно из лиц начальственного состава. Такой комитет в г. Пружанах Гродненской губернии возглавил уездный предводитель дворянства, который 4 марта 1913 года обратился к местным чиновникам и просвещенным особам со следующим призывом: 

«В последнее десятилетие XVIII столетия имя великого Суворова прогремело победоносно под Кобрином Гродненской губернии (бой под Кобрином и Крупчицами 4 и 6 сентября 1794 года), и победы эти озарили неувядаемою славою русское оружие. Здесь в пожалованной императрицей Екатериной Великой вотчине в расположенной вблизи города Кобрин усадьбе непобедимый полководец в молитве и размышлениях проводил последние месяцы своей жизни перед своим отъездом (в марте месяце 1800 года) в Петербург. В Кобрине по сей день сохранилась историческая церковь во имя святых Верховных апостолов Петра и Павла, прозванная народом «Суворовская», в которой говел и молитвенно обращался к богу славный полководец. 

В настоящее время эта деревянная небольшая церковь пришла в ветхость и со всех сторон ее затеснили еврейския постройки. Стремясь сохранить и поддержать исторический памятник о славном воине, комитет, состоящий под покровительством его императорского величества, государя императора, озабочен, чтобы место возле суворовской церкви было расчищено путем покупки еврейских построек и на нем была (не уничтожая старой) воздвигнута новая каменная церковь памяти незабвенного героя. 

Комитет обращается к Вам в глубокой надежде, что почтить имя Великого Суворова, составляющее гордость России, пожелает большинство ея граждан и при их помощи окажется возможным воздвигнуть не только храм, но также памятник и школу имени Великого полководца генералиссимуса князя Суворова». 

Это обращение стоит в ряду инициатив, приуроченных к празднованию 300-летия дома Романовых в 1912 г., среди которых значились сборы пожертвований на увековечивание памяти разного рода общественных и государственных деятелей России, которые «раздвинули ея пределы на пространстве шестой части мирового материка» (ф. 2671, оп. 1, д. 81, л. 102) 

Невозможно сомневаться в том, что при столь внушительном пропагандистском обрамлении ветхие еврейские жилища пошли на снос, а на их месте добровольные жертвователи воздвигли Петропавловскую церковь в честь Суворова. И эта традиция поимела вскоре своих продолжателей среди большевиков, которые, как известно, не гнушались рушить церкви или превращать их в голубятни и зерновые склады. 

Уже подсчитано, что в годы Отечественной войны 1941-1945 гг. имя Суворова носило 40 партизанских отрядов, что это имя в Беларуси, кроме минского училища и специального музея в Кобрине, было присвоено около 60 улицам городов. Размах этой героизации был такой, что существовали даже 23 колхоза, названные в честь «замечательного сына русского народа, гениального непобедимого полководца, самоотверженного патриота». 

Бутафорские переименования в связи с увековечением носителя «лучших качеств русского народа» дошли до того, что его дом в Кобрине во время реставрации «по предложению трудящихся» в 1978 г. отправили на дрова и заменили на шлакоблочные стены. С надеждой, что эта фальшь увеличит привлекательность «бесценной реликвии союзного значения прогрессивного политического деятеля, много сделавшем для объединения белорусов с великим русским народом». 

Шлакоблочные стены устояли до 2005 г., когда было решено заложить на самой высокой точке Кобрина фундамент под Суворовский храм-памятник, аналогов которому нет даже в самой России. Сам московский патриарх благословил проект, и в который раз для сооружения грандиозного комплекса «международного уровня» создается опекунский совет. Правда, вскоре строители умерили пыл и заявили, что воздвигают только Свято-Христорождественский храм в честь 60-летия освобождения Беларуси. 

Почему же до сих пор дожил этот начальственно-пропагандистский зуд переименований и пересмотров названий? И почему тех, кто попробовал пересмотреть иконостас национальных героев Беларуси и развенчать канонизированных идолов, озлобленные голоса окрестили клеветниками, которые стремятся «облить грязью героев далекого прошлого, близких и дорогих советскому народу». Чем же А. Суворов так «любезен народу», которого заботливая «большевистская партия воспитывала в духе глубокой любви и уважения великого полководца», который, как писали в 40-50 гг. сталинские пропагандисты, воплощал и демонстрировал «несокрушимую мощь русской военной силы»? 

В последнее время защищать Суворова взялся директор Кобринского военно-исторического музея Е.В. Бабенко (Кобрин-Информ. 5 апреля 2007 г. Е. Бабенко. Историческое мифотворчество). 

Разные обвинения своего кумира он стремится опровергнуть с помощью цитат из сборников и сочинений, среди которых выделяет биографию Суворова, написанную А. Петрушевским, и работу о падении Польши (точнее Речи Посполитой) М.И. Костомарова. 

Что касается Петрушевского, то, исходя из содержания подобранного им материала, невозможно сомневаться в направленности его произведения. Костомаров в своем труде стремился доказать, что «Польша только под давлением России и могла устроиться», что только «железная рука» типа Суворова могла «обуздать беспорядок и самоуправство», выборность правителя страны и другую вредную демократию. Естественно, что ссылки именно на врагов демократии, пусть и ограниченной, шляхетской, очень на руку современным поклонникам авторитаризма, воодушевленным сторонникам милитаристского управления с помощью железного порядка, ежовых рук самодержца. Именно это в первую очередь стоит указать автору, который по своему статусу хранителя прошлого обязан сохранять и пропагандировать объективность, всесторонность и многомерность исторического прошлого. Бабенко приходится напомнить, что о восстании 1794 г. следует судить не по обрывкам из Петрушевского и Костомарова, а по громадному морю специальной литературы, среди которой стоит назвать хотя бы работы русского генерал-майора М. Орлова о штурме Праги (предместья Варшавы) А. Суворовым, польского историка А. Загорского о Варшаве во время восстания Костюшки и сочинение Т. Шындлера о последнем руководителе восстания Т. Воврецком. Обзор этих работ не позволяет сделать формат газетной публикации, а поэтому я ограничусь теми сюжетами, которые Бабенко называет "нелепыми и голословными". 

СПОРЫ О ПОЛКОВОДЦЕ 

К числу таких мифов он относит утверждение о том, что Суворов вымолил у императрицы Екатерины II разрешение лично расправиться с участниками восстания Костюшки. Более того, он заявляет, что Суворов рвался применить свой военный талант не в Польше, а во Франции. В качестве доказательства Бабенко ссылается на прошение Суворова к царице от 24 июля 1794 г. о посылке его волонтером в союзные войска, как пишет Бабенко, имея в виду австрийские войска. 

Эти заявления рассчитаны на глупцов. Ибо 24 июля Суворов дословно просился в союзные войска и ни словом не обозначил, в какие и на каком театре их действий (А. В. Суворов. Письма. М, 1986. С. 274.). Бабенко утверждает, что императрица дважды отклонила просьбы Суворова. Если, согласно Бабенко, «ни о каком вымаливании разрешения на усмирение польского мятежа не могло быть и речи», тогда абсолютной бессмыслицей выглядит появление Суворова с 14-тысячным войском под Кобрином, а затем руководство им войсками союзников при штурме Варшавы и его предместья Праги. А это бесспорный исторический факт. 

На самом деле, еще в середине июня 1794 г. Суворов стал выражать по начальству свое неудовольствие от медленного усмирения "польского мятежа" теми, кто привык вертеть, как он выражался, «павлиньими перьями и угодностью» при царском дворе. В письме О.М. Рибасу 14 и 24 июня он пожалел о передаче русских войск в Польше под команду М.В. Репнину, ибо таким путем «я остаюсь ни при чем». То, что он рвался возглавить истребление польского мятежа лично, видно из его письма фавориту П.А. Зубову 30 июня, где он пишет, что «в Польше начальникам нашим вместо того, чтоб быть в невежественной нерешимости и плавать в роскошах, надлежало перу их сотовариществовать ..мечу и искру, рождающую пожар, последним в миг затушить. Был бы я не празден, то не стыдился бы я себе просить двадцать тысяч солдат для потушения всех мятежей в их первоначалии» (А.В. Суворов. Походы и сражения в письмах и записках. М.,1990. С. 353). 

15 июля он прямо называет своей «непрестанной мечтой… театр в Польше: там бы я в сорок дней кончил» (А.В. Суворов. Письма. М. 1986. с. 268, 271, 274). 

Это рвение усмирить Польшу за 40 дней А. Суворов выражал в тот момент, когда войска союзной Пруссии получили отпор и ушли от неудачной осады Варшавы, и когда ему, Суворову, 7 августа поступило предложение идти на Брест, чтобы там «сделать сильной отворот ..дерзкому неприятелю» (Там же, с. 659, 664). Именно так, а не иначе, выглядят обороты христобоязненного Суворова накануне его похода через Кобрин-Брест к пражскому предместью Варшавы. Выходит, Бабенко не опровергает, а создает мифы. 

Больше всего Бабенко ополчается на утверждения (по его мнению мифы) о зверстве Суворова, стремясь доказать гуманное отношение полководца к мирным жителям и военнопленным вопреки руководству восстанием 1794 г. в Великом княжестве Литовском (ВКЛ), которое пополняло ряды своих борцов с помощью виселиц. 

Что касается «хора голосов» о том, что Суворов на всем своем пути к Варшаве оставлял "вереницы виселиц", то это, даже по тому же Бабенко, не более, как цитата из одной статьи в газете. Бабенко цитирует три выдержки из сборника документов о восстании 1794 г. на территории современной Беларуси, в которых говорится о виселицах в Воложине, Сморгони и старостве Опсы графов Мануцы, выставленных для принуждения помещиков дать крестьян в ополчение. Составитель этого сборника нашел подобные устрашающие примеры еще в Гродно, Лиде, Николаеве, Поставах (Я. Анішчанка. Палітычная гісторыя часоў падзелу Рэчы Паспалітай. Мн, 2006. С. 185). Однако нигде в подобных случаях не говорится о повешенных. Таких жертв на тех виселицах не называет и Бабенко для опровержения, по его представлению, мифа о народности восстания Костюшко. 

Сам Т. Костюшко не одобрял повешения 12 сановных панов в Варшаве и даже велел покарать 7 подстрекателей расправы с теми аристократами. Костюшко грозился сурово наказать за всякое подобное внесудебное самоуправство и уличный самосуд в отношении к военнопленным (Булгарин Ф. Воспоминания. С. 691). 

Следовало бы знать о существовании центрального органа восстания 1794 г. под названием «Наивысшая народная Рада», что прокламации восставших пестрели воззваниями к народу и от имени народа, что в шеренгах восставших действовали созданные еще в 1789-1791 годах регулярные полки «народной кавалерии». 

Если обратиться к историческим реалиям 18 ст. относительно гуманизма не вообще, а применительно к военным операциям Суворова, то уместно привести его собственные признания о нравах своих врагов или конфедератов, которых он называл "возмутителями и бунтовщиками". 

К примеру, 7 сентября 1769 г. он докладывает главнокомандующему И. Веймарну, что под Слонимом бунтовщики русского мушкетера С. Демина «вешали троекратно, однако он спасся» самым чудесным образом. 12 декабря 1769 г. Суворов рапортует, что конфедератский вождь Мосчинский «пленных наших содержал весьма ласково, поил, кормил очень хорошо». 12 июня Суворов пишет, что «возмутительской командир Новицкой погреб убитых при себе человеколюбиво, також содержал пленных ласково» (А.В. Суворов. Документы. М, 1949. Т. 1. С. 181, 199, 259). В его реляциях не раз встречаются упреки в адрес своих офицеров, которые «пиют кофии на панских дворах и играют в тавлей» вместе с инсургентами. 

На мятежников же Суворов приказывал «напрасно пули не терять, а лутче ломать, колоть палашами, рубить штыками» (Там же, с. 245, 253, 262. 270, 353). 

Этот личный опыт Суворов оттачивал при удушении восстания 1794 г., говоря, что союзные России «миролюбивые фельдмаршалы при начале польской кампании провели все время в заготовлении магазинов. Их план был сражаться три года с возмутившимся народом. Какое кровопролитие ! Одним ударом приобрел я мир и положил конец кровопролитию» (Суворов в сообщениях профессоров Николаевской академии генерального штаба. СПБ, 1901. С. 317.). 

Он трижды лично осмотрел оборонительные рубежи под Прагой и 26 октября велел учить своих солдат «стрелять по головам... как под Измаилом». Он требовал при штурме «стрельбой не заниматься, бить и гнать врага штыком, работать скоро, храбро по-русски». Показательно, что защитников Праги сам Суворов один раз насчитал 12000 мирных и 3000 вооруженных чел., а другой раз - 17000 солдат и 2500 гражданских людей. В день штурма Праги (4 ноября) он писал, что за 3 часа «славно кончил» 26-тысячную армию врага, из которой спаслось едва 2000, а в плен попало более 10000 чел. (А.В. Суворов. Походы и сражения. С. 359-360, 361. Он же. Письма..С. 281). В другом рапорте он сообщает, что из 26000 защитников Праги было убито на месте 12000, утопилось и спаслось 4000, попало в плен 10000 чел. (А.В. Суворов. Документы. М., 1949. Т. 1. с. 16.). Бабенко почему-то не приводит этих страшных и явно противоречивых цифр, хотя упрекает оппонентов в дезинформации за подобный разнобой в применении статистики. Так кто кого запутывает? 

К. Бартошевич в своей истории восстания Костюшки приводит из других источников число защитников Праги от 15 до 30 тыс. чел., но самыми вероятными считает их количество в 23400, из которых 18600 были регулярными силами, а 4800 - мещанами. Историк говорит, что Суворов "приказал уничтожить пушечным огнем мост, так что желавшие спастись бегством вынуждены были бросаться вплавь и топились. Целая армия была уничтожена, почти все население Праги было вырезано, и лишь несколько сот человек спаслось в Варшаве. Из-за спорности рапортов, трудно даже вообразить, сколько было убитых, раненых, взятых в плен и тех, кто утонул. Только приблизительно можно очертить число убитых и раненых в 6000, взятых в плен в 10000, искалеченных в 7000.» (Бартошевич К. История костюшковского восстания. Вена, 1913. С. 357, 359. Перевод с польс.). 

ГУМАНИЗМ СУВОРОВА 

Если суворовский приказ "щадить" складывающих оружие и не трогать невооруженных был объявлен трижды, тогда посмотрите, как «живо и по-русски» орудовали его подчиненные в воспоминаниях свидетеля, немца Фридриха Нуфера. Тот с ужасом осматривал среди убитых коней, собак и свиней груды окровавленных и обнаженных тел «людей обоего пола, старых, младенцев на грудях умертвленных матерей. Вся Прага была в огне и дыму, в котором разносилась ругань озверелых солдат. Казаки... хватали за ноги евреев, били их лбами о стены и оземь до тех пор, пока не вытекали мозги, а обнаруженные у них деньги делили между собой. Казаки забавлялись убийством этих нещастных существ, называя их заговорщиками». 

Немецкий офицер Севме констатировал такие эпизоды демонстрации гуманизма Суворова и его штыковых исполнителей. "Россияне убивали беззащитных стариков, женщин и даже детей. Полковник Ливен рассказывал мне с ужасом, что сам видел русского гренадера, который нанизывал на штык всякого поляка, которого он только встречал на своем пути, не исключая даже тяжело раненых, а потом еще разбивал им головы тесаком со словами – вот вам, собаки» (Бартошевич К. История... С. 359-360. Перевод с польс.). 

Вот так мародеры тупо исполняли приказ своего любимого полководца «славно работать, по-русски» штыками. Вот так их мягкосердечный вождь экономил порох, пули и время, отдавая город в грабеж победителей. 

Руководитель обороны Праги генерал Иосиф Зайончек вспоминал о намерении сжечь предместье, а остатки войск обрушить на пруссаков. Он начал строить другой мост через Вислу, «на что не рассчитывало войско, составленное из остатков разных разбитых дивизий и которое в числе 10000 противостояло 40000 москалям». Зайончек не говорит, что стало с единственным мостом через Вислу, однако утверждает, что суворовцы не смогли добраться до него весь день, в момент панического бегства защитников. «Жители того предместья были целиком вырезаны: женщины, дети, священники - все были беспощадно истреблены. Опьяневшие в своем зверстве и разнузданности московские солдаты вырезали 15000 невинных жертв» (Зайончек И. История революции 1794 г. Львов, б/г. С. 196-199, 202, 204. 206, 207). 

Русский участник штурма Праги Л. Энгельгардт так передает виденное им. По его словам, русские вели артобстрел Варшавы с берега Вислы, поскольку «мост поляки успели разобрать. До самой Вислы на всяком шагу видны были всякого звания умерщвленные, а на берегу оной навалены были груды тел убитых и умирающих воинов, жителей, жидов, монахов, женщин и ребят. При виде всего того взоры мерзятся таковым позорищем. Поляки потеряли на валах 13 тыс. чел., из которых третья часть была цвет юношества варшавского; более 2 тыс. утонуло в Висле, около 800 человек из гарнизона уцелело, перешедши на другую сторону; 14680 взято в плен, из числа которых восемь тысяч на другой день отпущены в дома; умерщвленных жителей было несчетно. Русские потеряли 580 человек убитыми и 960 ранеными». На следующий день русские починили мост, по которому 29 октября торжественно вступили в Варшаву (Энгельгардт Л.Н. Записки. М., 1997. С. 132-133). 

А вот что видел русский генерал И. Клуген. "Дрались штыками, прикладами, саблями, кинжалами, ножами, даже грызлись. Наши солдаты врывались в дома, умерщвляли всех, кто им не попадался. Один из наших отрядов зажег мост на Висле и отрезал бегущим отступление. У моста настала снова резня. Наши солдаты стреляли в толпы, не разбирая никого, и пронзительный крик женщин, вопли детей наводили ужас на душу. Нет никому пардоны!- кричали наши солдаты и умерщвляли всех, не различая ни лет, ни пола. Несколько сот поляков успели спастись по мосту. Тысячи две утонуло, бросившись в Вислу, чтоб переплыть. Взято в плен до полутора тысяч. В четыре часа времени совершилась ужасная месть за избитие наших в Варшаве» (Ф.В. Булгариин. Воспоминания. М., 2001. С. 692, 693-694). 

У того ж Булгарина вы найдете признания о поощрении и восхвалении Суворовым пьяной вакханалии своих освободителей. Где же здесь хваленое милосердие? Даже скупой на комментарии военный историк А. Керсновский утверждает, что из 20 тыс. защитников Праги было убито 8 тыс., утонуло 2 тыс. и пленено 9 тыс. чел. (Керсновский А.А. История русской армии. М..1992. Т. 1. С. 160). 

Никаким адептам не удастся обелить миролюбивую обаятельность приказов своего кумира словами о том, что «никаких карательных акций против мирного населения с ведома и тем более по приказу Суворова не было и быть не могло». Не удастся борцам с мифами скрыть эти зверства и за пустыми словами о том, что никогда не было галантных армий, что законы военного времени всегда были жестокими. Их на практике опровергал солдат, предварительно натасканный по приказу Суворова на беспощадное уничтожение, нацеленный трижды приказом «без отдыха» орудовать холодным штыком, озверелый сопротивлением, опьянелый вседозволенностью, жаждой грабежа и наживы. 

Даже маститые историки российского Генштаба в 1901 г. не постеснялись написать, что "русские солдаты избивали всех, не давая никому пощады" (Суворов в сообщениях. С. 315). Однако они утверждали, что Суворов приказал "разрушить мосты" через Вислу, чтобы "спасти" Варшаву от грозящей ей кровавой вакханалии. Если по такой версии, поддержанной Бабенко, Суворов «уберег Варшаву», тогда следует признать, что Суворов сознательно превратил Прагу в западню для полного истребления защитников, который целенаправленно отдал их на лютую и показательную расправу своих казаков, чтобы последствия этого своими глазами видели жители Варшавы с противоположного берега. 

ЛЮБИТЕЛЬ ПРЫГАТЬ 

У самого «гениального» на выдумку такого варварского плана русского полководца при этом был свой шкурный и важный мотив. За показательное истребление Праги Суворов получил звание фельдмаршала. Свое восхищение от этого он ознаменовал тем, что прямо в церкви прыгал через ряд стульев с радостным криком о том, что ему удалось вот так же обскакать всех трех генерал-аншефов, старших его по списку. 

Он быстро забыл свои гуманные распоряжения относительно пленных. Когда к фельдмаршалу явилась очередная делегация усмиренных им поляков, Суворов подпрыгнул перед ними со словами: Императрица вот такая великая. А затем присел и сказал: а Суворов вот такой маленький. Ходатаи за очередным прощением все поняли и ушли (О. Михайлов. Суворов. М., 1973. С. 324-325.). Сколько же цинизма заключено в этой сцене со стороны паяца, который оглашал перед этим свои амнистии от имени той же Великой императрицы. 

Никак не выглядит гуманным Суворов и в свете опровержения «мифа» о том, что Суворов на штыках принес крепостное право в Беларусь. Но тогда зачем Суворов уничтожал тех, кто отважился разневолить от крепостничества беларуских крестьян? И почему освободитель пленных не отпустил на волю пожалованных ему вечно «в воздаяние ратных заслуг» тех же беларуских крепостных? А в подаренной ему Кобринской губернии Брестской экономии было 6922 мужчин и 6300 женщин крестьян и еще 552 мужчин и 480 женщин имелось в кобринском лесничестве – вместе 14254 души обоего пола (РГВИА, ф. ВУА, д. 18451, л. 7 об.). (Не считая детей. – Прим. Ред.) Эти крестьяне никак не оказывали ему вооруженного сопротивления. 

Практически все время своего воительства в Речи Посполитой с 1769 и до 1796 гг. Суворов находился не на беларуских землях ВКЛ, а в глуби Польского Королевства. Поэтому заявления о том, что своей военной деятельностью Суворов остановил процесс ополячивания беларусов, - выглядят сознательным заблуждением и дезинформацией. 

Беларусы заслуживают права ставить вопрос о ликвидации суворовских памятников на своей земле как символов экспансивной империи, как знаков шабаша великодержавного милитаризма, чтобы никогда не поклоняться словам «занятая нами страна должна принадлежать, конечно, России по ее праву завоевателя».