Мир Политики

Склока... о полку Игореве 

Андрей НАРВАТКИН, г. Кобрин
Специально для «Аналитической газеты «Секретные исследования» 


Холодным зимним днём 25 февраля 1980 года москвичи прощались на Ваганьковском кладбище с одним из самых, пожалуй, оригинальных историков современности – Александром Александровичем Зиминым. Среди прочих, дежурных выступлений над гробом покойного некоторым диссонансом прозвучали слова о том, что «скептический склад ума – это особый дар, редкий, а в иные эпохи и уникальный» и что «нужно ценить учёных такой редкой умственной складки». А.А. Зимин обладал таковыми достоинствами в максимальной степени! Молодой, преуспевающий доктор исторических наук, который поставил на карту своё карьерное будущее, чтобы вплотную заняться происхождением самого загадочного памятника древнерусской литературы, т.е. проблемой, в принципе, далёкой от сферы его научных интересов, - фигура сама по себе необычайная и, одновременно, трагическая. Быть бы ему академиком, если бы… Если бы не «Слово о полку Игореве». 


Удивительная вещица – это «злато слово»! Ради него, ради его ускользающих, но кажущихся такими очевидными, «смыслов», ради его тривиальных образов и банальных сентенций, оказывающихся, на самом деле, гениальными и великими при всей их таинственной «тёмности», немало людей шло на «эшафот» псевдонаучного остракизма, под огонь жесточайшей критики, элементарно ломая собственную жизнь. 

Согласимся с Олжасом Сулейменовым: «…Восковые розы, оборачивающиеся здоровенными розовыми кукишами; оазис в пустыне, принимаемый за мираж; историческая сказка и волшебный факт – замечательное «Слово...» Его МАГИЯ зачастую разводила бывших коллег по разные стороны «баррикад», делала негативную аргументацию чужих взглядов гораздо убедительнее своей, позитивной. В острой, бескомпромиссной борьбе за аутентичность знаменитой «Игоревой песни» советское научное «сообщество», как в зеркале, вдруг обнаружило своё истинное «лицо»; и увиденное не могло обрадовать никого… Чисто академическая проблема, в ряду сотен других источниковедческих проблем, неожиданно переросла в проблему исключительно нравственную – о соотношении в науке скептицизма и цинизма, объективности и патриотизма, профессионализма и дилетантизма и т.п. Как-то так получилось, что вопли о «конце оттепели» и « преступлениях тоталитарной системы», якобы изначально враждебной талантливому индивидууму, маскировали собой дичайшие нравы в самой научной среде! В случае с А.А. Зиминым мы вынуждены констатировать очевидное: «настучали» на учёного «куда следует», внесли в дело о «Слове» пресловутую «политику» не чекисты или партийные функционеры, а сами историки, - из тех, которые решили воспользоваться благоприятной ситуацией, дабы засвидетельствовать свой «образцовый» патриотизм и личную преданность некоторым руководящим «патриархам»… 

Ещё через одиннадцать лет, в 1975 году, вокруг книги О. Сулейменова «Аз и Я» не была развёрнута, даже для видимости, хоть какая-то научная полемика; автору просто и ясно указали на то, что он «чужак» и дилетант в области древнерусской литературы, а вдобавок обвинили в «антиленинском характере философских позиций» и «антипатриотизме»… 

О сугубой серьёзности затронутой мной темы и явно неблагополучной обстановке в российской науке говорит тот красноречивый факт, что узкоспециальное исследование А.Зимина, вряд ли интересное для подавляющего большинства наших современников, оставалось «нецензурным» аж до 2006 года (!), когда даже ненормативной лексикой, откровенной порнографией и пропагандой неонацизма на просторах России уже никого нельзя было удивить. 


Про совесть учёного, скептицизм и «советский патриотизм» 

Зачем беспартийный доктор наук Александр Зимин полез на рожон, что так вывело его из себя? Конечно, учёные – своеобразный народ, и накал их дискуссий не всегда соответствует значимости предмета обсуждения. Историк В.Б. Кобрин (кстати, ученик А.А. Зимина) в своих воспоминаниях приводил совершенно изумительное высказывание одного научного работника: «Тех, кто не согласен с моей концепцией, я разделяю на дураков и подонков»… 

Историк Зимин не знал, «на что он руку поднимал»? Наверняка – знал! Ибо свои побуждения он сформулировал следующим образом: «Мне надоело врать». Очевидно, являясь сторонником комплексного критического анализа любого исторического источника (в чём Зимин был крупным специалистом), он остро почувствовал в традиционной, «псевдорелигиозной» трактовке «Слова» определённые признаки его неподлинности или недостоверности. 

Но скептик – не циник! Скептики необходимы любой науке для нормального развития, они, как говорят, продлевают ей жизнь. Но им и приходится тяжелее всех; именно против них направлено подавляющее большинство критических «стрел». 

У исторической науки немало мелких «прегрешений», но главных порока, пожалуй, два: несомненная близость её к официальной идеологии и пропаганде (и, следовательно, к подковёрной борьбе за власть!) и явная неясность, размытость критериев того, что называть «компетентным историческим исследованием». 

…Скептические голоса, отрицавшие «древность» знаменитой «песни Игоревых воинов», зазвучали практически одновременно с её первой публикацией, и их было не так уж мало. Нам просто «забыли» сообщить, что сомневающимися были совершенно здравомыслящие и ответственные люди. В древность «Слова» не верили многие, и задолго до Зимина! Среди них были и известные литераторы - Н.М. Карамзин, К.С. Аксаков, И.А. Гончаров, Л.Н. Толстой, А.М. Ремизов, С.Я. Маршак, и ученые - начиная с М.Т. Каченовского и О.И. Сенковского - и кончая авторитетнейшими языковедами Л.А. Булаховским и В.В. Виноградовым. Настороженным было отношение к памятнику у А.А. Шахматова, М.Н. Сперанского, М.И. Успенского и др. 

Примерно к середине XIX в. скептики приумолкли, но проблема всё равно оставалась открытой. Новый импульс заглохшей было дискуссии придали французы – Луи Леже и особенно Андре Мазон. Они оба выдвинули предположение, что «Слово» было создано в конце XVIII века по образцу «Задонщины» кем-то из его первых публикаторов, в жанре стилизации под произведение древнерусской литературы. А. Мазон, кроме того, выдвинул гипотезу, что в качестве сюжета использовался либо пересказ событий XII в., сделанный В.Н. Татищевым, либо исторические труды князя М.М. Щербатова. 

Именно в качестве ответа на подобные «инсинуации» в 1962 г. в СССР вышла книга «Слово о полку Игореве – памятник XII века», в которой ведущие советские филологи и литературоведы разбирали доводы слависта А. Мазона. Аргументация данного сборника не показалась доказательной только одному человеку. Это и был сорокадвухлетний московский историк-медиевист, восходящая звезда советской науки, Александр Зимин. Примечательно, что он никогда не был «диссидентом», имел «стерильную» анкету, а его работы всегда идеологически выдерживались «в духе» времени и официальных руководящих установок. 


…Иду на Вы! 

А.А. Зимин нашёл, что критика со стороны французского учёного выглядит вполне убедительной, а позиции его оппонентов, напротив, не кажутся абсолютно безупречными. Зимин даже усиливает аргументацию Мазона и Леже: «Слово» не просто похоже на «Задонщину», оно похоже на самый поздний её вариант!». Но и на этом он не унимается и утверждает далее: «Слово» не было написано очевидцем по горячим следам, а представляет собой произведение литературы, зависимое от Ипатьевской летописи и «Задонщины». 

Автором поэмы историк посчитал богослова-архимандрита Иоиля (Быковского), у которого А.И. Мусин-Пушкин, по собственному утверждению последнего, и приобрёл скандальную рукопись. Впоследствии А. Мазон тоже стал склоняться к этой кандидатуре… 

Что тут началось! Оказалось, что своими «измышлениями» А. Зимин «наступил на хвост» сразу двум уважаемым «конторам» - Институту русской литературы АН СССР в лице академика Д.С. Лихачёва и «научной школе» академика Б.А. Рыбакова. Априори считалось, что в этих милых организациях группировались самые сильные коллективы профессионалов в мире, среди всех, которые специализировались бы на истории Древней Руси и её литературы. Не удивительно поэтому, что работа А. Зимина была объявлена «идеологической диверсией», а Борис Андреевич Рыбаков даже настаивал на том, что это – «сионистский заказ». Обеспокоенность возмущённой «общественности», в стиле банального доноса, проникла на самый-самый «верх»; туда активно сигнализировали о том, что некий безответственный циник и субъективист вновь пытается-де принизить достижения многовековой культуры нашего героического народа, предлагает советским людям усомниться в том, что Русь XII века вообще была способна явить миру такой литературный феномен, как «Слово». 

Почему в научный спор вдруг вмешался Идеологический отдел ЦК КПСС? Неужели в 1963 году у наших партийных вождей не было более важного занятия, чем думать о том, когда же было написано «Слово о полку Игореве»: в XII или XVIII веке? 

Дело в том, что «злато слово» являлось (одновременно) и базовым источником для официальной истории Киевской Руси, и «священной коровой» советского агитпропа. Сомневаться в его подлинности и древности (в глазах руководства партии и Академии наук) - значило переписывать прошлое! А как выглядело наше прошлое, в СССР всегда определяло «начальство»… Вот так просто - и плевать на то, что сильно расплодившиеся «профессионалы» почти за двести лет не предоставили нам «железных» доказательств своей правоты, что они так и не смогли расшифровать множество «тёмных мест» в поэме, что её важнейшая, иносказательная составляющая и религиозное «наполнение» художественных образов «Слова» были задвинуты куда-то на самую периферию научных изысканий! 

А.А. Зимин переступил границы дозволенного (вот поступок истинно свободного учёного и человека!) ещё и в том, что принял решение отстаивать свою позицию на «вражеской территории», в самом «логове» своих оппонентов и недоброжелателей – в знаменитом «Пушкинском доме» Ленинграда (Институт РЛ АН СССР). Место для озвучивания тезисов и результатов своего исследования Зимин выбрал не случайно – именно там находился легендарный Сектор древнерусской литературы, созданный ещё в 30-е гг. Варварой Павловной Адриановой-Перетц, и возглавлявшийся тогда академиком Д. Лихачёвым! 

Доклад А.А. Зимина состоялся 23 февраля 1963 г. Очевидцы говорят, что обстановка напоминала сенсационную театральную премьеру или крупный политический форум. Аншлаг был полный! Собралось более 150 человек. Заведующий сектором Д.С. Лихачев был болен, поэтому председательствовал И.П. Ерёмин. Доклад А. Зимина продолжался около трех часов! Учёному задали много вопросов, но прений почти не было. По окончании обсуждения И. Ерёмин смог вымолвить только то, что находится в состоянии сильнейшего шока. Было высказано пожелание об издании доклада с тем, чтобы его можно было серьезно изучить и проработать. Слухи о нём разошлись достаточно широко, потому что на заседании присутствовало немало иностранных студентов, учившихся в Ленинградском университете. От них сведения просочились даже за рубеж. Теперь идеологическая «нахлобучка» вконец распоясавшегося «антисоветского» советского учёного становилась совершенно неизбежной и была лишь делом времени… 


Без вины виноватый 

4 марта 1963 г. председатель идеологической комиссии ЦК КПСС Л.Ф. Ильичев затребовал экземпляр работы А. Зимина для личного ознакомления. 12 марта А.А. Зимина вызвал академик-секретарь Отделения истории АН СССР Е.М. Жуков. Он отчитал его за сделанный без разрешения (!) доклад и передал просьбу вице-президента Академии Наук СССР П.Н. Федосеева: больше подобных вещей себе не позволять. Аналогичная разъяснительная беседа состоялась и с директором Института истории В.М. Хвостовым. 16 марта Зимин был вызван уже к самому П.Н. Федосееву. При этом присутствовали Е. Жуков, В. Хвостов, Б. Рыбаков, Ю. Бромлей и ещё несколько неустановленных лиц. Федосеев сказал, что обсуждение состоится, но книга напечатана не будет. 

Не дремали и главные оппоненты А.А. Зимина. В «Пушкинском доме» Д.С. Лихачев спешно мобилизовал своих сотрудников на изучение «Задонщины», дабы опровергнуть исходную посылку московского «смутьяна». «Великим Инквизитором», вместо престарелого и инертного академика М.Н. Тихомирова, в деле «разоблачения» Зимина назначили более молодого и энергичного Б.А. Рыбакова – археолога по образованию, Героя Соцтруда, «правильного» советского патриота. Карьерный взлёт Бориса Андреевича пришёлся как раз на 40-е гг. и был связан с известным поворотом к национализму в официальной советской идеологии. Б. Рыбаков абсолютно сознательно принёс свой несомненный талант, редкое умение рисовать яркие, запоминающиеся исторические «картинки из прошлого» в жертву националистическому мифу, а именно: русские - народ чрезвычайно древний, сложился именно там, где живет сейчас, и отличался высочайшим уровнем культуры, государственности, воинскими подвигами и т. д. 

При этом главным для академика Рыбакова всегда был чисто внешний эффект. Критический подход к источникам, их детальный анализ его никогда не волновали, проблемы методики исторического исследования представлялись бесконечно чуждыми. А.А. Зимин, больше всего занимавшийся этими проблемами, справедливо упрекал Рыбакова в «источниковедческой всеядности», в том, что для создания своих эффектных построений тот пользуется любыми материалами, в том числе явно недоброкачественными. Б.А. Рыбакову принадлежала, например, статья о древних руссах, в свете трудов И.В. Сталина; он неоднократно рассуждал о вредоносности хазарского (иудейского) «ига» для Восточной Европы, а в известном докладе в Симферополе в 1952 г. указал на пагубность (?) «излишнего любования татарской культурой». Слава богу, что ему так и не удалось в своё время добиться уничтожения дворцово-паркового комплекса в Бахчисарае… 

В январе нового, 1964 года Александр Александрович получил письмо от А. Мазона, желавшего познакомиться с работой и предлагавшего издать ее на Западе. Позиция А.А. Зимина и тогда, и позже была однозначной: «Работа о «Слове» принадлежит моей стране. Она первая услышала мой доклад. Она первая ее и напечатает». 9 июля 1963 г. Зимин известил Отделение истории, что рукопись готова. В июле-августе активно обсуждался вопрос о ее судьбе. Решено было напечатать работу на ротапринте в количестве 101 экземпляр, с грифом «для служебного пользования», и обсудить на закрытом (!) заседании, куда планировалось пригласить тщательно отобранных людей. В конце концов обсуждение концепции А. Зимина решено было провести 4-6 мая 1964 г. в актовом зале Отделения истории АН СССР в Москве. 

Ученый секретарь Отделения, Ю.В. Бромлей, составляя список приглашенных, постоянно согласовывал его с Рыбаковым и Лихачевым. Список непрерывно разрастался и корректировался. Сдав рукопись для размножения, остальные экземпляры Александр Александрович давал читать коллегам. За восемь месяцев ее прочли около 100 человек. Не все соглашались с его выводами, но практически все настаивали на публикации рукописи. Среди читавших были практически все известные специалисты по средневековой Руси из Москвы, Ленинграда, Киева и других городов, - историки, филологи, лингвисты, фольклористы, искусствоведы, археологи, а также писатели и поэты (Константин Симонов, Юрий Домбровский, Наум Коржавин и др.). 

А.А. Зимина заранее предупредили, что вступительного слова ему не дадут, ведь книга у всех на руках. Действительно, работу объёмом в 660 страниц предварительно раздали, но далеко не всем, да и то - с условием обязательного возврата (!) по окончании дискуссии. Тогда Зимин принимает решение на обсуждение не торопиться и в начале его не присутствовать, что, конечно, было его очевидной ошибкой. 

…Небольшой конференц-зал явно не мог вместить всех желающих. Состав участников дискуссии был ещё более расширен (в итоге их стало 230), и опять - не за счет лиц, желательных для Зимина. Всемирно известного филолога, академика Н.И. Конрада, не пропускали до тех пор, пока не пришел председательствующий Е.М. Жуков и не провёл его лично. Не пустили доктора исторических наук М.М. Герасимова. Одному из сотрудников Института истории, специалисту по истории средневековой Руси сказали открытым текстом: «Если вы обещаете выступить против Зимина - пропустим, если нет - не обессудьте»... 

Всего в прениях приняли участие 32 человека. В основном это были филологи: Д.С. Лихачев, Н.К. Гудзий, Л.А. Дмитриев, А.Н. Робинсон, В.Д. Кузьмина и др. Присутствовавшие в зале историки и лингвисты, в основном, хранили молчание и в дискуссию предпочитали не вмешиваться. Наиболее развернутыми были выступления академика Лихачева (продолжалось два с половиной часа) в первый день и Рыбакова — во второй. Д.С. Лихачев много занимался «Словом», посвятил ему серию работ. Он был искренне убежден в древности литературного памятника. Дмитрий Сергеевич долго настаивал на открытом обсуждении гипотезы А.А. Зимина, но, в конце концов, победило мнение большого «исторического начальника» Жукова. Поднявшийся на трибуну непосредственно за ним член Союза писателей В.И. Стеллецкий - автор не получившего признания перевода «Слова» - сразу же пошел по пути политических обвинений и наклеивания оскорбительных «ярлыков». Выступавший следующим академик А.В. Арциховский счел нужным его одернуть. Но бездарный «графоман» не унялся и, более того, допустил совершенно безобразную выходку! Когда в заключительном слове Зимин упомянул, что в «Задонщине» фигурирует «царь Соломон» («…Русская земля, ты теперь как за царём за Соломоном побывала»), В. Стеллецкий крикнул с места: «Ты сам — Соломон!»… 

Некоторые ученые, например, филолог и фольклорист С.Н. Азбелев, историк В.Б. Вилинбахов признали те или иные разделы книги Зимина вполне доказательными. Большинство же собравшихся отвергало ВСЁ, без разбора. За XIV век высказался И.Н. Голенищев-Кутузов. В целом обсуждение сознательно было направлено совсем не по тому руслу, как того хотел А.А. Зимин. Решался не вопрос, надо ли печатать его книгу, а совсем другой - допустимо ли выдвинутое им «особое» мнение. Хотя многие оппоненты Зимина высказались за издание книги, дискуссия в целом свелась к дискредитации автора. После ответного выступления Александра Александровича председательствовавший Жуков сказал, что своей «псевдосенсацией» Зимин отнял-де драгоценное время у многих серьезных специалистов. Так был расценен научный труд, вызвавший большой резонанс среди интеллигенции и всколыхнувший «стоячее болото» советского историко-филологического сообщества… 

Всё вышеизложенное не является секретом; не так давно были опубликованы и подробная стенограмма того самого заседания, и содержательные воспоминания некоторых его участников. Конструктивного разговора не получилось: в результате бурной и продолжительной дискуссии никто не стал, хоть чуток, умнее, – стороны просто разошлись, оставшись при своих, «корпоративных» интересах. У якобы всесильной «Системы» не хватило даже воли, чтобы примерно наказать А.А. Зимина. Близко знавший его В.Б. Кобрин в своих воспоминаниях писал: «…Помню, как Александр Александрович, потирая руки, говорил: «Что же, подведём итоги. Меня били. Но меня били не так, как в тридцать седьмом. И не так, как в сорок девятом»… 

Да, Зимин был изгнан из Института истории АН, но продолжал преподавать в Историко-архивном. Да, он стал историком «невыездным», да – «неофициальным», но Зимин всегда, по жизни, стоял несколько особняком, вне того «магистрального пути», по которому двигалась советская историческая наука. После небольшого перерыва, стали снова выходить не только его новые работы, но даже книгу о «Слове» ему удалось напечатать практически всю, хоть и разбитую на отдельные статьи. В 2006 году она была, наконец, издана в полном объёме и при тщательной редакционной подготовке. 

Слишком поздно? Но как памятник научной добросовестности и исследовательской честности эта книга не устареет никогда, она – на века. Что же до её содержания, то доводы и выводы А.А.Зимина «устарели» практически сразу, едва только он свёл их воедино. Объективно говоря: никакой научной ценности они сегодня уже не представляют, за исключением того обстоятельства, что по-прежнему здорово выбивают почву из-под ног сторонников традиционного, «охранительного» подхода к дешифровке «Слова о полку Игореве». 

Историческая «лысенковщина» 

Подавляющее большинство написанного о «Слове» на сегодняшний день, - не что иное, как типичные случаи «поразительных ненаучных натяжек», от которых предостерегал шибко увлекающихся особ «с пылкой фантазией», ещё в XIX веке, старенький профессор А.И. Кирпичников в своей книге «Святой Георгий и Егорий Храбрый». Почему? Всё дело в том, что традиционная историческая наука до сих пор использует те хронологические и информационные «болванки», которые были введены в оборот в 17-18 веках. Грубо говоря, мы и сегодня заучиваем, как попугаи, прошлое «Киевской Руси» и «Московского царства» по тем «конспектам», которые нам любезно оставили Татищев и Миллер. Но чем более «велик» тот или иной народ, тем меньше он нуждается в подтверждении своего «величия» посредством хлипких «костылей» спасительной, псевдопатриотической лжи! И сегодня, к большому сожалению, нет ещё ясного понимания того, что сам генезис «русской государственности» уже невозможно представить без тщательного отслеживания взаимодействия оседлого и кочевого населения Евразии. Вот заветный «ключ» к ранней истории России, и не только к ней одной… 

Многомудрые участники приснопамятной «склоки» 64-го года так и не продемонстрировали нам проявлений «коллективного разума» и оставили важнейшие вопросы вообще без какого-либо внимания. Увлёкшись «расправой» с Зиминым, высокий историко-филологический «ареопаг» неоднократно был близок к интереснейшим «поворотам» в дискуссии, но она так и не вошла в конструктивное русло. Пусть Зимин и промахнулся самую малость, назвав автором поэмы богослова Иоиля (Быковского), хотя сам же неоднократно, по совершенно пустяковым поводам, упоминал другое, воистину знаковое имя – ростовского и ярославского митрополита Дмитрия. Пусть так. Но ведь никто так и не попросил талантливого историка: 1) разъяснить цель, ради которой коварный архимандрит Иоиль злостно скрывал от «общественности», что является обладателем злополучного сборника, содержавшего список «Слова», и даже безбожно врал монастырским ревизорам, что оный-де «обветшал и сгнил»; 2) предоставить неопровержимые доказательства мощного поэтического дарования вышеупомянутого иерея, который, к тому же, должен был на весьма приличном уровне владеть «старокыпчакским» языком. 

Как раз на ниве «изящной словесности» Иван Быковский, уроженец Литвы, не прославился абсолютно ничем! «Букварь, или начальное учение», однотомник бессистемно подобранных, чужих крылатых мыслей и афоризмов, да три проповеди, - негусто… «Сказать по правде – он мрачно бездарен, о чём свидетельствуют и его школьные вирши, и его нудные проповеди. Трудно представить себе, даже насилуя своё воображение, что дряхлый старец, не отличавшийся литературными талантами, написал «Слово о полку Игореве». Историки и лингвисты должны были бы прислушаться к мнению не только филологов, но и поэтов и писателей, которым подобные идентификации не могут не показаться смешными», - пытался образумить своих коллег Н.И. Голенищев-Кутузов во время бурного, но крайне бестолкового обсуждения концепции Зимина. Куда там… 

В 1964 году вскользь упомянули имя наставника отца Иоиля, богослова Григория Конисского, а вот кандидатура, например, Дмитрия Ростовского не только не обсуждалась, но вообще не была озвучена. Странный, необъяснимый случай коллективной амнезии, тем более что именно его заслуги перед русской литературой сам Д.С. Лихачёв отметил почётным званием – «последний писатель Древней Руси»!.. Однако удивляться, в сущности, нечему: обсуждали-то «исторический факт», а надо было – очевидные СИМВОЛИЗМ и ИНОСКАЗАТЕЛЬНОСТЬ сложного, многослойного литературного произведения. 

Никто не акцентировал, например, должного внимания собравшихся на том, что «Игорь Святославич» звучит для славянского уха несколько нелепо (сказали бы прямо: Ингорь Сфендославссон!)…Что, упоминая его супругу, княжну Ефросинью, в связи с т.н. «Любечским синодиком», академик Лихачёв скрыл от общественности факт вопиющий - отсутствие в поминальном перечне великих черниговских князей САМОГО ИГОРЯ!.. Что на его законном месте в «синодике» фигурирует самозваный «князь Феодосий»(?), а точное место погребения такого известного феодального «начальника» наукой не установлено до сих пор…Что в авторском отношении к «благородным» князьям явно превалируют сарказм, ирония, гротеск и нарочитая гиперболичность, а само путешествие «Рюриков», «Ингварей» и «Романов», в качестве славянских «конунгов», по страницам русских летописей XII века - есть нонсенс из нонсенсов!.. Что очевидные параллели и совпадения между гомеровским циклом, «Песней о зубре» Н. Гусовского и «Словом» требуют хоть какого-то объяснения…Что мифологический певец Боян русским летописям неведом, а вот в древнем эпосе булгар-тюрков «Боян Кубан, внук Выльяха» присутствовал точно; и сама Кубань звучит по-гречески как «Антикитес»!.. Что 40, только явных, «ориентализмов» (тюркизмов) на 504 поэтические строки, не считая тюркизмов неявных, скрытых, - это чудовищно много, это ставит под большое сомнение «расовую чистоту» древнерусской литературы!.. Что несколько редких, малопонятных слов-гапаксов оказались, в итоге, чернигово-северскими диалектизмами…Что такого числа отступлений от старых норм морфологии, какое наблюдается в «Слове», мы не найдём, пожалуй, во всех памятниках XII века, вместе взятых!.. Что отношение к языческому прошлому Руси в поэме разительно отличается от всего того, что нам известно из других литературных произведений того же периода… Наконец (факт очевиднейший!), что все т.н. «старинные летописи», вся т.н. «древнерусская письменность» сохранились в сравнительно поздних «списках», относящихся (примерно) к XVI-XVII векам… Даже ярые сторонники «седой древности» скандальной поэмы никогда не отрицали того, что «Слово о полку Игореве» дошло до своих первых исследователей и издателей в одной-единственной рукописной «копии» XVI в., но (!) почему-то написанной новым видом письма («скорописью»), который появился уже в XVII веке, что признают даже многократно апробированные учебники старославянского языка для студентов-филологов... 

Если ни одна из затронутых мной проблем не была озвучена 4-6 мая 1964 г., - то зачем вообще собирались в Москве учёные господа? Вот уже и в третьем тысячелетии начали появляться новые, наукообразные исследования, продолжающие славные традиции «64-го года». Продолжается тот же самый, бестолковый интеллектуальный «пинг-понг»: XII век – XVIII век, XII век – XVIII век… 

На последней работе российского академика А.А. Зализняка стоит остановиться поподробнее… Сам способ написания «древних» русских рукописей (в сплошную строку, одними согласными буквами, без «огласовок», т.е. гласных букв) не придаёт уверенности в том, что чистая лингвистика сегодня располагает достаточно надёжным инструментарием, способным поставить точный «временной» диагноз лежащему перед ней тексту «Слова». Т.е. дешифровать подобные филологические «ребусы» без знания КОНТЕКСТА, в целом ряде случаев, не представляется возможным! 

Я искренне не понимаю, за что же книга А.А. Зализняка «Слово о полку Игореве: взгляд лингвиста», отмеченная в 2007 г. и «солженицынскими» лаврами, и Госпремией РФ, была принята научным сообществом с таким щенячьим восторгом. Академик не предложил общественности ничего нового и сам признался: «…тёмная история находки памятника остаётся. Тёмные места в тексте остаются. Слова спорного происхождения остаются. Озадачивающие литературоведов литературные особенности остаются». 

Получается, что ни одно из т.н. «сомнительных» слов и словосочетаний в результате анализа г-на Зализняка не получило объяснения, т.е. никаких доводов в пользу древности «Слова» нет. И даже, напротив, академик усилил сомнения в точной датировке уже ЛЕТОПИСНЫХ ОСНОВАНИЙ тех самых «доводов». Если анонимный «мистификатор» XVIII века не знал о каких-то искусственных лингвистических «законах», которые понапридумывают в будущем, то автор XII века не мог их знать и подавно!!! Если академику А.А. Зализняку неведомы мастера «плетения словес» XVIII века, - это понятно, но не смертельно. Ибо нам точно известно, что в православной, «грекофильской» ойкумене предыдущего, XVII столетия таковых было, по меньшей мере, трое: Юрий Крижанич, Иоанникий Галятовский и Дмитрий Ростовский (Туптало). Среди них и следовало искать настоящего автора «Слова»...