Мир Политики

Среди деяний самого знаменитого пирата всех времён и народов Моргана выделяется безумное по риску предприятие – штурм и захват богатейшего города Латинской Америки – Панамы.

«ДЛЯ ВИСЕЛИЦЫ И ФЛОТА ВСЯК ПРИГОДИТСЯ…»

Биография нашего героя историкам пиратства известна далеко не полностью, тем более что сам он к этому не стремился. Джон (по другим источникам – Генри) Морган родился около 1630 года в Ллангримни (Уэльс, Англия). Его первый биограф А. О. Эксквемелин (участник описанных ниже событий, вероятно, секретный голландский агент, судя по характеру его отчёта, со временем ставшего книгой, переведённой на главные европейские языки) отметил: «Его отец был земледельцем и, вероятно, зажиточным. Джон Морган не проявил склонности к полеводству, а отправился к морю, где стояли корабли, шедшие на Барбадос, и нанялся на судно. Когда оно пришло к месту назначения, Моргана, по английскому обычаю, продали в рабство. Отслужив свой срок, он перебрался на остров Ямайку, где стояли уже снаряжённые пиратские корабли, готовые к выходу в море».

Внимательный читатель в этих строках увидит странное совпадение с биографией известного капитана Блада из романа Р. Саббатини, но на этом сходство и кончается.

Ямайка ХVII века, только в 1659 году ставшая первой английской колонией в Карибском море, привлекала публику определённого склада не только замечательным ромом. Как и в любой зоне столкновения интересов многих морских держав того времени, в Карибском бассейне тогда существовал повышенный спрос на людей, про которых английская поговорка говорила: «Для виселицы и флота всяк пригодится». Понятие «особые операции» хотя и родилось в наше время, но профессионалы, готовые на всё и официально не связанные с какими-либо властями, требовались всегда. Такими в то время на берегах Карибского моря стали люди, известные как буканьеры и флибустьеры.

С тех пор как от берегов Мексики и Центральной Америки стали регулярно отправляться в Испанию «серебряные галеоны» и даже целые «серебряные караваны», берега больших и малых островов Антильских архипелагов стал обживать народ, который в представлении многих ассоциировался с отбросами европейского общества: моряки разных наций, по каким­-то причинам выброшенные на сушу, люди с неудавшейся судьбой, бывшие рабы, чёрные и белые, беглые арестанты всех мастей и просто искатели приключений, а ещё чаще наживы. В своём большинстве они (обычно англичане, голландцы, французы-гугеноты) оставались протестантами и все вместе дружно ненавидели католиков­испанцев, хозяев побережья, а главное, заранее считали их поселения и корабли своей законной добычей. Готовясь к будущим походам, они заготавливали впрок копчёное мясо (по-французски – буканаж), отчего их прозвали буканьерами. У побережья эта публика использовала лодки-­флиботы (по названию голландского острова Фли) – отчего их нередко называли флибустьерами. Из-­за религиозных войн в Европе и других потрясений в Старом Свете они постоянно получали пополнение самыми решительными отборными людьми, которым нечего было терять на родине, готовыми поправить свои дела за океаном любым путём.

НАЧАЛО ПИРАТСКОЙ КАРЬЕРЫ

В 1660 году Морган появился на Ямайке. В ту пору на острове проживала ещё одна примечательная личность – «старик пират по имени Мансфельд, – как сообщает Эксквемелин. – Как-то раз он снарядил флотилию для похода на материк и в это время приметил Моргана. Он сразу же сообразил, что Моргана ему послала сама судьба, и предложил ему отправиться в поход в качестве вице¬адмирала». Однако их сотрудничество продолжалось недолго – когда в 1665 году испанцы вернули остров Санта-Каталина, на котором обосновался Мансфельд, старый пират попал в плен, и о его дальнейшей судьбе в анналах истории сведений не сохранилось. На посту пиратского адмирала его заменил Морган, к тому времени завоевавший у «коллег» непререкаемый авторитет.

Во­-первых, объектами атак Моргана всегда были богатые города и корабли, дававшие огромную добычу. Во­-вторых, он умел держать язык за зубами – для большинства участников лихих налётов объект атаки до самого последнего момента оставался неизвестным. Кроме того, пираты разделяли его убеждение в том, что «чем меньше нас останется – тем больше достанется», и прощали самые тяжёлые потери. По словам историка Ф. Архенгольца, «это был человек, который дикостью характера, силой духа, обширностью и продолжительностью деяний, наконец, счастьем превзошёл, может быть, всех флибустьеров».

Среди деяний Моргана накануне Панамского похода выделяются разгром испанцев под Пуэрто­дель-Принсипе силами, уступавшими им по крайней мере вдвое, и штурм укреплений Порто-Бэлло без какой-­либо предварительной осады. Несмотря на потери, добыча превзошла самые смелые ожидания – понадобилось две недели, чтобы погрузить её на свои корабли. Эта операция вызвала невольное восхищение генерал-­губернатора Панамы дона Хуана Переса де Гусмана, запросившего Моргана, каким оружием он пользовался в этом бою. Предводитель пиратов отправил благородному испанцу обычный пистолет, пообещав лично в течение года явиться и продемонстрировать его применение.

«Когда счастье улыбнулось Моргану и он убедился, что буквально все его предприятия оказываются успешными, он задумал ещё более смелые походы, и, надо сказать, счастье вновь сопутствовало ему», – писал участник похода на Панаму таинственный Эксквемелин.

С присущей ему предусмотрительностью Джон Морган отлично знал, что солидное предприятие нельзя начинать натощак, для чего предварительно захватил в приморском городке Рио-де-ла-Аче у испанцев солидные запасы мяса и кукурузы. Не стоит осуждать отважного пирата за столь низменный налёт – будущее показало, что для этого у Моргана были основания. Затем он овладел островом Санта-Каталина, где когда-­то попался испанцам его друг и наставник Мансфельд. Среди пленных нашлось немало проводников, готовых показать дорогу в джунглях к самой Панаме. Определённо для Моргана не существовало мелочей. Даже ранения и увечья своего воинства он был готов оплатить сполна: за утрату руки – 500 реалов, глаза – сотню и т.д. Активность в бою он также стимулировал материально: удачный бросок гранаты оценивался пятью реалами, водружение флага – полсотней…

Накануне событий флот Моргана состоял из 37 кораблей, причём самый большой имел 22 орудия. Общая численность экипажей, включая десантные силы, приближалась к двум тысячам. Чтобы полностью не раскрывать свои карты, Морган отправил для взятия испанской крепости в устье реки Чагре лишь четыре корабля и четыреста пиратов под командованием Бродели.

Обычная предусмотрительность на этот раз изменила Моргану – через пиратов­дезертиров испанцы оказались в курсе его намерений, значительно усилив гарнизон крепости Сан-Лоренцо-де-Чагре, которую Морган на пути к Панаме никак не мог миновать. Этого дону Гусману показалось достаточным, а зря...

ПЕРВЫЙ ДЕСАНТ

Бродели высадил десант пиратов на расстоянии мили от крепости, чтобы добраться до её стен напрямую через джунгли. Первая атака была отбита огнём артиллерии с крепостных стен. Однако при повторной атаке пираты зажжёнными стрелами подожгли сухие пальмовые ветви на крышах домов, и вскоре на воздух взлетел один из пороховых погребов. К утру следующего дня палисады крепости выгорели и земляные валы стали оседать во рвы, а вместе с ними и крепостные пушки. В полном смысле слова оборона крепости рушилась на глазах.

Пираты, пробиваясь сквозь пламя, всё больше теснили последних защитников к арсеналу, где пал комендант крепости, и лишь тридцать испанцев попали в плен, из которых только десять не имели ран. Однако и потери нападавших оказались немалыми – около сотни только убитыми (включая Бродели) и почти шесть десятков ранеными, обречёнными местным убийственным климатом и отсутствием квалифицированной медицинской помощи на верную гибель в ближайшие дни. Спустя неделю на горизонте показались паруса флотилии Моргана, но восторг от прибытия основных сил сменился ужасом, когда три первых из вошедших в устье реки кораблей оказались на скалах – вскоре они были уничтожены невесть откуда сорвавшимся шквалом. Разумеется, эта неудача не могла остановить ни Моргана, ни его отпетое воинство, неудержимо стремившееся к вожделенной добыче на тихоокеанском побережье.

С постройкой Панамского канала большая часть долины реки Чагре вместе с прилегающей местностью оказалась затопленной водами искусственного Гатунского водохранилища, и, таким образом, характер современной местности совсем иной, чем во времена Моргана. К счастью, сохранились карты до постройки Панамского канала, по которым нетрудно восстановить все перипетии похода пиратов с привязкой как к существовавшим в прошлом объектам местности, так и к современной карте. Однако прежде несколько слов о характере долины реки Чагре и о ней самой, какой она существовала три с половиной века назад.

Истоки реки, как и несколько веков назад, находятся в горах Кордильера­де-Сан-Блас, высотой около тысячи метров, в полусотне километров восточнее современного Гатунского водохранилища. Первоначально долина реки, общей протяжённостью примерно в сто километров, спускается к юго¬западу. Затем на полпути, у современного города Гамбоа, тогда посреди перешейка (а теперь на дне Гатунского водохранилища) она меняла своё направление на северо-западное, вплоть до впадения в Атлантический океан. В устье река расширялась до 200–300 метров – этот участок сохранился и поныне, а долина на пути к нему с широким плоским днищем осложнялась многочисленными петлями-меандрами, где слабое течение позволяло гребным и даже парусным судам подниматься вверх по реке, порой на буксире у шлюпок.

ОТ АТЛАНТИЧЕСКОГО ОКЕАНА ДО ТИХОГО

При всей спешке Морган не был бы Морганом, если бы пустил задуманную операцию на самотёк, причём, начал он с тылового обеспечения. Во-­первых, часть пиратов вместе с пленниками была оставлена для восстановления захваченной крепости. Во­-вторых, Морган мобилизовал все окрестные плавсредства, часто представлявшие нечто среднее между паромами и баржами, которые пираты передвигали вверх по реке с помощью шестов, отталкиваясь ими от вязкого дна. В-третьих, эти, с позволения сказать, суда были вооружены пушками небольших калибров и басами. Эта «москитная» флотилия в самом начале пути поддерживалась пятью самыми малыми морскими кораблями, на которых, с мобилизацией местных лодок-­каноэ можно было разместить до 1200 вооружённых пиратов.

Поход начался 18 января 1671 года, и за первый день бесконечный караван разнокалиберных посудин одолел примерно 15 километров вверх по реке до местечка Рио-де-лос­-Брадос. Здесь на ночевку большая часть пиратов сошла на берег, так как мест для сна на переполненных судах просто не было. Этот ночной привал имел место где-­то южнее современной Гатунской плотины уже в пределах искусственного водохранилища, возникшего после сооружения канала. Ближайшие селения оказались покинутыми – испанцы и индейцы при приближении непрошеных гостей разбегались кто куда.

На следующий день плохо управляемая флотилия добралась до местечка Крус­де-Хуан­-Гальего, очевидно, где-­то вблизи современного острова Хуан­Гальего в акватории Гатунского водохранилища. Дальше корабли подняться не могли, а пираты, опасаясь нападения, решили на ночь оставаться на своих плавсредствах.

Третий день похода начался с разведки окрестностей – противник по-прежнему не подавал каких-­либо признаков. В несколько приёмов Морган на каноэ перебросил своё воинство вверх по реке – очередная ночёвка проходила уже на берегу немного севернее современного острова Барро-Колорадо. Ночь прошла спокойно, однако давала знать нехватка продовольствия. Люди сильно уставали на гребле, поскольку скорость течения возросла, так что за последний дневной переход они приблизились к цели всего на десять километров. 21 января большая часть пиратов шла за проводниками пешком, а флотилия каноэ продолжала плавание вверх по реке. Возглавлял поход разведывательный дозор на двух каноэ, опережавший основную группу на расстояние двух мушкетных выстрелов. В тот день у селения Торна-Кабальос (теперь оно затоплено водохранилищем) пираты вовремя обнаружили первую испанскую засаду – это случилось на пятый день похода. Испанцы, не приняв боя, бежали, к разочарованию оголодавших пиратов бросив только несколько караваев хлеба. То же повторилось на закате, когда пираты разбили бивуак на берегу Чагре примерно в пяти километрах восточнее выше упомянутого острова Барро-Колорадо.

Пятый день похода завершился у современного городка Дарьен, причём повторились события предшествующего дня – брошенная очередная испанская засада, на этот раз с небольшим количеством продовольствия – Морган приказал раздать его наиболее ослабевшим.

Шестые сутки похода (23 января) оказались богатыми на события. Во-­первых, река резко сменила направление на северо-восточное, тогда как цель похода, Панама, находилась всего в тридцати километрах на юго¬востоке за стеной, казалось, непроходимых джунглей. Во-­вторых, пираты наконец наткнулись на кукурузные плантации и смогли наспех утолить затянувшийся изнурительный голод. В-третьих, произошло столкновение с индейцами, в котором погиб первый пират. Всего от устья Чагре пираты уже удалились на 80 километров, когда настала пора расстаться с рекой.

24 января длинная колонна пеших пиратов, нагруженных оружием и снаряжением, упорно карабкалась среди густых тропических зарослей к водоразделу двух океанов. Вскоре дозорные увидали густой столб дыма, поднимавшийся к небу – испанцы подожгли деревню Крус, угнав заранее скот, бросив немного хлеба и несколько кувшинов вина. Всё чаще участники похода задумывались – что означает это бесконечное отступление врага? Что он готовит, куда заманивает, чтобы обрушиться в самый неожиданный момент?..

На восьмой день похода в узком межгорном дефиле пираты оказались под обстрелом индейских лучников. Стрелы сыпались дождём, а стрелки оставались невидимыми в зарослях. Затем разведчики донесли, что к индейцам присоединились испанцы. Напряжение нарастало, и исход грядущего неизбежного столкновения оставался неясным.

На девятый день похода (наступило 26 января), изнывая от жары под лучами беспощадного тропического солнца, с отрогов горы Сьера-Пиньон пираты увидали наконец лазурь Тихого океана и шпили церквей Панамы – радостные клики донеслись до испанских патрулей. Спустившись с гор, люди Моргана обнаружили брошенные без присмотра стада и набросились на животных, чтобы утолить голод. Гомерическую картину обжорства, живописную и натуралистическую одновременно, Эксквемелин запечатлел на страницах своей книги-­отчёта: «Туши тотчас же разрубили и неободранные куски мяса бросали в огонь. Едва опалилась шерсть, как пираты накинулись на сырое мясо так, что кровь текла по их щекам». Морган, опасаясь, что наутро половина его бойцов окажется жертвами желудочных заболеваний, приказал сыграть тревогу. По сигналу сбора пираты строились в ряды, не выпуская из рук дымящегося мяса, под залпы испанской артиллерии, ядра которой ложились совсем близко.

ШТУРМ ПАНАМЫ

27 января стало днём сражения за Панаму. Испанцы выставили значительные силы в количестве 600 всадников, двух тысяч пехотинцев, помимо полутысячи вспомогательных войск из негров, мулатов и индейцев. Когда пираты увидали эти силы, то, по словам Эксквемелина, каждому «захотелось быть от страха подальше, поскольку силы испанцев были несравненно больше, а уклониться от боя было невозможно. Тогда Морган сам решил напасть на испанцев и биться до последнего вздоха, ибо на пощаду никто не мог надеяться». Судьба сражения, однако, решилась с самого начала, когда самоуверенные испанцы отдали инициативу противнику, расположившись на дороге, на которой они собирались остановить врага.

Вместо того чтобы принять этот вызов, Морган повёл своих оборванных пиратов в обход грозного испанского строя через заросли на расстоянии всего в несколько сотен метров. Теперь противников разделял заболоченный участок местности, и когда, по всем правилам военной науки, испанская кавалерия атаковала пиратов, лошади стали вязнуть в топком месиве. Первая шеренга пиратов в упор расстреливала противника ружейными залпами, а вторая в спешке едва успевала перезаряжать ружья. Неудачным оказался и фланговый марш-манёвр испанской пехоты – она также попала под беглый ружейный огонь пиратов. Кому-­то из испанских командиров пришла в голову «блестящая» мысль расстроить ряды пиратов, направив на них стадо обезумевших от стрельбы и грома боя быков – но всё произошло наоборот: под смех и обидное улюлюканье пиратов живая лавина обрушилась на испанские боевые порядки. Спустя два часа всё было кончено. Проведённый наспех смотр показал, что потери пиратов были намного меньше ожидавшихся.

Ещё раз сменив направление удара, Морган повёл своих приободрившихся вояк, распалённых близкой добычей, на штурм. Улицы города защищались баррикадами из мешков с мукой, нередко прикрытых артиллерией, но удача опять была на стороне Моргана – его разнузданное войско даже не разбежалось в поисках добычи и женщин в разгар городского боя, хотя и понесло значительные потери. К вечеру цель безумного по риску предприятия Моргана была достигнута – богатейший город Латинской Америки попал в руки разъярённых пиратов, победный разгул которых мог, однако, завершиться крахом задуманного. Во что бы то ни стало требовалось удержать рассвирепевшее до потери рассудка пиратское воинство в руках.

Первое, что сделал их предводитель – это запретил пить трофейное вино, объявив, что оно отравлено. Опасаясь, что его приказ не будет выполняться, Морган приказал поджечь Панаму в разных местах, и в несколько часов великолепный город стал жертвой пламени. Всё же уцелело много складов, хотя много жителей, рабов и скота стало жертвами огня. Теперь пираты принялись за развалины в надежде на оставшуюся добычу, проявляя особое внимание к колодцам, в которых в подобных случаях обычно пряталось всё сколь­-либо ценное. Отряды грабителей также прочёсывали окрестности, ежедневно доставляя в поверженный город новых пленников, среди них много детей и женщин. Произошло то, чего опасался Морган – дисциплина у пиратов упала настолько, что они упустили из гавани галеон, по Эксквемилину, «гружённый королевским серебром и драгоценностями самых богатых торговцев Панамы… Предводителю пиратов было намного милее пьянствовать и проводить время с испанскими женщинами, которых он захватил в плен, чем преследовать корабль». Ему вторит историк пиратства Ф. Архенгольц: «Несчастных пленных предавали жесточайшим пыткам, и многие испустили дух среди страшных мук, на что флибустьеры смотрели не только с хладнокровием, но и с удовольствием… С некоторыми женщинами, особенно с красивыми, обходились довольно хорошо, если они соглашались удовлетворить скотскую похоть варваров, в противном случае они подвергались тем же мучениям. Морган сам подавал пример своим подчинённым...»

ВЛЮБЛЁННЫЙ ПИРАТ

Учитывая неординарную личность предводителя пиратов, следует добавить – не всегда, поскольку среди разгула грубой силы Эксквемелин описал и другую ситуацию. Суть дела проста – среди пленных женщин Морган выбрал себе очередную жертву – жену богатого купца. «Я не стану описывать её красоту, – писал Эксквемелин, – a только скажу, что в Европе краше не было и нет никого». Каких только усилий отъявленный душегуб и убийца не предпринимал, чтобы заслужить благосклонность жертвы, но всё напрасно! Но так и не воспользовался силой – что-­то оставалось в этой мрачной личности человеческое. «Я никогда не предполагал, – свидетельствовал Эксквемелин, – что женщина может вести себя с такой стойкостью».

Между тем грабежи и бесчинства не прошли для пиратов без последствий. Моргану с трудом удалось предотвратить захват его же подчинёнными трофейного испанского судна, на котором они намеревались сбежать в цивилизованные места, переплыв через Тихий океан. Это был опасный сигнал – до взрыва недовольства оставалось совсем немного.

ВОЗВРАЩЕНИЕ И РАСПЛАТА

Спустя три недели пираты покинули разрушенный до основания город с караваном из 157 мулов с грузом серебра и драгоценностей. На полпути к устью Чагре «Морган созвал своих людей и потребовал от них по старому обычаю дать клятву… что никто не утаит ни шиллинга. Нашли, что обыск был необходим. В каждом отряде был выделен человек для этой цели. Морган приказал обыскать и самого себя, а также всех капитанов, и чаша эта никого не миновала». 9 марта на берегах Атлантики состоялся необычный делёж награбленного, который, опять¬таки по Эксквемелину, «вызвал у пиратов недовольство. Морган стал готовиться к возвращению на Ямайку… 3атем он поставил паруса и без обычных сигналов вышел в море… 3а Морганом пошли три или четыре корабля». Таков был пошлый финал самой известной пиратской авантюры, оплаченной многими тысячами жизней, кровью и слезами невинных людей. Настала пора объясняться с королевским двором.

Реагируя на протесты Мадрида, правительство его величества затребовало героев панамского похода в Лондон, и по результатам расследования бывший губернатор Ямайки сэр Томас Медифорд был заменён лордом Воганом. В 1675 году Джон Морган вернулся на Ямайку... в должности верховного судьи. В Лондоне знали, что делали, поручив ему искоренение пиратства в Карибском бассейне, ибо Ямайка из центра морского разбоя становилась торговым центром и в услугах отважных пиратов правительство его величества более не нуждалось. Былой пират уже в качестве слуги закона скончался в Порт-­Ройяле в 1688 году и был похоронен на кладбище Святой Екатерины. Высшие силы, не потерпев очевидного кощунства, спустя четыре года мощным цунами снесли в море половину «пиратского Вавилона» (как заслуженно именовался Порт-­Ройял, столица Ямайки) вместе с кладбищем Святой Екатерины, включая прах пирата и слуги закона, оставив нам в назидание память о Моргане, поскольку история, как известно, порой повторяется...


| Источник: Журнал Дивеса