Евгений ГОРБУНОВ

Палач Монголии

1939 год. Советско-японский конфликт у реки Халхин-Гол. Маршал Хорлоогийн Чойбалсан и советские офицеры осматривают трофеи
Иосиф Сталин: «Вводя войска в МНР, мы преследуем... цели обороны Забайкалья от японского вторжения через МНР». Внизу: Чойбалсан беседует с монгольскими воинами январь 1938 года

«Легендарный» маршал Чойбалсан обезглавил в 1937-м национальную армию и фактически позволил оккупировать свою страну, действуя по указке из Кремля

Обстановка на азиатских рубежах СССР с начала 1930-х годов стала накаляться. Марионеточное государство Маньчжоуго, созданное японцами у юго-восточных границ Монголии, предъявляло территориальные претензии к Монгольской Народной Республике (МНР), начались инциденты на границе. А когда в 1936 году Германия и Япония заключили «Антикоминтерновский пакт», конфликт на Дальнем Востоке стал еще более вероятным: в отличие от армии Маньчжоу-го, Квантунская армия представляла серьезную опасность для небольшой и слабой Монголии.

7 июля 1937 года разразилась японско-китайская война. Японцы быстро продвигались в глубь Китая. Некоторые части японской армии действовали в направлении границ МНР, которая прикрывала с юга территорию СССР от станции Отпор (ныне – Забайкальск) до Байкала. В случае захвата Монголии японцы выходили прямо к границам Союза, ставя под угрозу Транссибирскую магистраль – единственную железнодорожную линию, связывавшую европейскую и дальневосточную части страны.

Москва собиралась охранять монголо-маньчжурскую границу как свою собственную. Армия МНР эту задачу решить не могла: ее численность (включая аппарат военного министерства и военное училище) составляла всего 17800 человек. Нескольких японских дивизий было достаточно, чтобы пройти республику насквозь и выйти к советской границе в районе Кяхты.

Для СССР лучшим выходом было присутствие в МНР советских войск, которые противостояли бы японцам еще на монгольской территории. Однако премьер-министр Монголии Пэлжидийн Гэндэн возражал против ввода в республику Красной армии. И Сталин решил делать ставку на первого заместителя премьера – Хорлогийна Чойбалсана: тот рвался к единоличной власти, не гнушаясь средствами. При поддержке Москвы в Монголии начались аресты, пытки и расстрелы: сценаристов и режиссеров этой трагедии в виде «советников» из НКВД было в Улан-Баторе достаточно. Министр обороны Гэлэгжорижайн Дэмид, премьер-министр Пэлжидийн Гэндэн и другие высшие руководители МНР были обвинены в шпионаже в пользу Японии, заговоре против правительства и в том, что якобы просили Японию ввести войска на монгольскую территорию. В застенках монгольского МВД из арестованных выбили точную «дату» ввода японских войск: 9 сентября 1937 года. Неизвестно (архивы до сих пор закрыты), приняли ли в СССР эту информацию всерьез или просто решили воспользоваться предлогом, чтобы ввести войска в соседнюю республику.

По-хозяйски
В директиве командующему войсками Забайкальского военного округа Сталин писал: «Первое. Пакт о взаимной помощи (1936 года. – Ред.) гарантирует нас от внезапного появления японских войск через МНР в районе Байкала, повторяю, Байкала, от перерыва железнодорожной линии у Верхнеудинска (ныне – Улан-Удэ. – Ред.) и от выхода японцев в тыл дальневосточным войскам. Второе. Вводя войска в МНР, мы преследуем не цели захвата Монголии и не цели вторжения в Маньчжурию или Китай, а лишь цели обороны МНР от японского вторжения, а значит, и цели обороны Забайкалья от японского вторжения через МНР».

В Забайкальском военном округе стали спешно готовиться к крупнейшей после Гражданской войны переброске войск. Десятки тысяч бойцов и командиров, сотни танков и орудий, тысячи автомашин должны были сосредоточиться у советско-монгольской границы. Их выдвижение к монгольской границе началось 20 августа. Первыми начали марш по старинному тракту Улан-Удэ – Кяхта 36-я моторизованная дивизия и 32-я механизированная бригада. Спешили, стремясь «к 9 сентября» прикрыть восточные и юго-восточные границы МНР от «вторжения».

Из частей Забайкальского военного округа была создана группа усиления монгольской армии. Командующим группой был назначен комдив Иван Конев – будущий маршал Советского Союза, комиссаром – корпусной комиссар Архип Прокофьев. «Известно, – писал Конев в одном из докладов, посланных в Москву, – что опоздание с вводом войск РККА (Рабоче-Крестьянской Красной армии. – Ред.) в МНР на 8-10 дней могло изменить обстановку не в нашу пользу, так как банда шпионов и японских агентов Гэндэн, Дэмид, Даризап готовила переворот в МНР 9 сентября, в этот же день должен был состояться переход границы японскими войсками».

27 августа на монгольский аэродром в Баян-Тумене приземлились 52 советских самолета. На следующий день части Красной армии пересекли монгольскую границу. 36-я дивизия и 32-я механизированная бригада выступили из Кяхты на Улан-Батор.

При движении не принимались в расчет никакие местные особенности. В монгольских степях советские военкомы решали и командовали, как у себя дома. Так, Конев 29 августа сообщил в шифровке комкору Михаилу Фриновскому, что части 32-й бригады при движении к месту дислокации достигли местечка Чойрин-Сумэ (ныне – Чойр). «К западу в 3 километрах от Чойрина – Чойрин-хид (монастырь), где имеется колодец. Больше воды в районе Чойрина нет». При движении по безводным степям колодцы были единственными местами для размещения войск. В донесении указывалось: «Монастырь Чойрин-хид имеет около ста отдельных построек, где проживает до трех тысяч лам (монахов). При выселении лам можно разместить стрелковый полк». Куда уйдут три тысячи местных жителей и где они будут жить зимой – об этом не думали.

3 сентября полки 36-й дивизии достигли конца пути – города Саин-Шанда. Здесь на трассе Калган – Улан-Батор создавался опорный пункт, прикрывавший эту стратегическую трассу. К 9 сентября сосредоточение частей Красной армии в МНР было закончено. Но… части Квантунской армии располагались в районах постоянной дислокации. Никаких ее передвижений агентура в Маньчжурии не зафиксировала. Японские войска в Китае также не передвигались по тракту Калган – Улан-Батор. Им хватало забот с гоминьдановскими войсками и частями Китайской красной армии.

Дата вторжения 9 сентября оказалась липовой. Но никто и не думал давать приказ о возвращении войск на советскую территорию. Для частей Красной армии началась жизнь в чужой стране, на голом месте, без запасов продовольствия и горючего, а суровая монгольская зима с ее холодами и буранами уже стояла у порога. До ближайших железнодорожных станций на советской территории, откуда поставлялось все необходимое вплоть до дров, – сотни километров бездорожья. Тысячи грузовых машин непрерывно курсировали между железнодорожными станциями, базами снабжения и частями. Водители автомобильных батальонов сутками не вылезали из кабин.

Как бы то ни было, к октябрю 1937 года на территории МНР были сосредоточены более 30000 бойцов и командиров Красной армии, тысячи ручных и станковых пулеметов, сотни орудий, 280 бронемашин в мотоброневых бригадах и 265 танков. На аэродромах и посадочных площадках стояло 107 самолетов. В состав «монгольского» корпуса вошли 36-я мотострелковая дивизия, одна механизированная и две мотоброневые бригады, мотоброневой полк, кавалерийская и авиационная бригады, части связи и многочисленные инженерные, автомобильные и строительные подразделения.

Этот корпус был соединением, равного которому не было в частях Квантунской армии. Его появление на монгольской земле изменило стратегическую обстановку во всем регионе. В случае войны, а в ее возможность верили и в Москве, и в Улан-Баторе, слабые по численности и вооружению кавалерийские дивизии монгольской армии могли вести бои в тесном взаимодействии с советскими механизированными и мотоброневыми бригадами под прикрытием истребительных и бомбардировочных полков советской авиации.

Обширные территории на юго-востоке Монголии, находившиеся с 1937 года под контролем Красной армии, были использованы для создания плацдарма для развертывания подвижной стратегической группировки в случае войны с Японией. А к ней готовились упорно и настойчиво. Очень хотелось Москве взять реванш за поражение в русско-японской войне, и особенно за японскую интервенцию на Дальнем Востоке в 1918-1922 гг. Нужно было показать всему миру, что советская держава – это не отсталая Россия, которому может диктовать свою волю азиатское государство.

Советские подвижные соединения (а в то время подобных соединений не было в составе Квантунской армии) получили выход к перевалам Большого Хинганского хребта и после захвата перевалов могли прорваться на центральную маньчжурскую равнину. Именно эта идея прорыва через Хинган в центральную Маньчжурию была использована при операции по разгрому Квантунской армии в 1945 году.

Большой монгольский террор
Командование Квантунской армии в случае войны на территории Монголии возлагало надежды на поддержку со стороны бывшей монгольской феодальной знати и ламаистского духовенства, а также на то, что монгольская армия обескровлена репрессиями 1937-1938 гг., о которых мы упоминали выше. Тогда было арестовано и уничтожено большинство монгольских военачальников. Репрессии, начатые по примеру «чисток» в СССР, продолжались в монгольской армии и в начале 1939 года.
Инициатором второй их волны был все тот же маршал Чойбалсан. Он вернулся из Москвы в Улан-Батор 22 января 1939 года. Накануне были получены агентурные данные о том, что начальник военной школы Даши Дава якобы готовил против него террористический акт. После допроса Дава «сознался», что был завербован в контрреволюционную организацию начальником политуправления армии Найданом и им был связан с уже арестованным начальником артиллерии армии Чойндамом. 21 января МВД Монголии получило данные, что заместитель Чойбалсана Дамба в ночь на 20 января отдал командирам частей Улан-Баторского гарнизона приказ привести все части в городе в боевую готовность. 21 января прокурор армии Лубсан Цыдып якобы посетил Улан-Баторский гарнизон и проверял исполнение приказа Дамбы.

Информация о событиях в монгольской столице была передана в Москву. Берия в письме Ворошилову от 30 января писал: «Поскольку все это указывало на возможность вооруженной провокации, подготовленной Дамбой и членами контрреволюционной организации из состава гарнизона, я о создавшейся обстановке информировал командование нашего корпуса и одновременно через министра внутренних дел принял меры детального выяснения обстановки». Берия посоветовал замминистра внутренних дел МНР арестовать военного прокурора. В ночь на 22 января Цыдып был арестован и утром «сознался», что является членом контрреволюционной организации и что ею руководит Дамба.

Основные события в Улан-Баторе начались 26 января. В этот день Чойбалсан созвал совещание начальствующего состава гарнизона. Прямо на совещании был арестован начальник политуправления Монгольской народно-революционной армии Найдан. 31 января Чойбалсан заявил, что принял решение об аресте заместителя военного министра Дамба, начальника штаба армии Намсарая, заместителя начальника политуправления Амора Сайхана, начальника ВВС Шагдыра Суруна, начальника штаба ВВС Мунко, командира 1-й дивизии Тохтото и других военачальников. Операция по аресту «заговорщиков» была проведена в ночь на 1 февраля. Так монгольская армия лишилась почти всего высшего командного состава.

9 февраля Чойбалсан посетил заместителя полпреда СССР в МНР Скрипко. Очевидно, решительные действия диктатора произвели негативное впечатление на советского представителя, и он сообщил Скрипко, «что на втором приеме у тов. Сталина он получил следующее указание: удалить из правительства МНР Амора и пост премьер-министра принять на себя, сохранив за собой посты военного министра, министра внутренних и иностранных дел».

Репрессивная машина МВД МНР, созданная по образцу и подобию ежовско-бериевского НКВД, заработала с полной нагрузкой. Арестованный бывший командарм монгольской армии Дамба «сознался», что он с 1935 года является членом гэндэно-дэмидовской контрреволюционной организации, в которую был якобы завербован Намсараем, возглавлял военную контрреволюционную организацию с 1938 года и свою враждебную работу проводил под руководством премьер-министра Амора. После подобных «признаний» дни премьера были сочтены.

Конечно, писем Берии Ворошилову с описанием событий в Улан-Баторе недостаточно, чтобы дать точную оценку событий тех лет. Возможно, в столице Монголии повторились московские события 1937 года, когда группа высшего командного состава РККА во главе с Михаилом Тухачевским выступила с требованием убрать с поста наркома обороны Климента Ворошилова из-за его некомпетентности. В Монголии высшие руководители армии тоже могли выступить против Чойбалсана как посредственного военного руководителя. В таких условиях маршал, чтобы удержаться у власти, начал массовые репрессии. Впрочем, это только предположение автора.

Ясно одно: результат второй волны репрессий для монгольской армии был катастрофическим. Следом за участниками заговора были арестованы и расстреляны десятки командиров, имевших военное образование, полученное в СССР, и опыт командования частями. В августе 1989 года на конференции, организованной в Институте военной истории МО РФ, монгольские историки говорили: «Были необоснованно репрессированы сотни и тысячи людей, в том числе многие кадры военных... В 1937-1939 гг. было репрессировано около 80 процентов командного и политического состава МНРА… Из 78 человек высшего командного состава, имевших воинское звание «комбриг» и выше, равное нынешнему генеральскому званию, были репрессированы 66 человек. В результате этого в начале халхин-гольских боев дивизиями и полками командовали вчерашние выпускники училищ или люди, не имевшие военного образования, а подразделениями – офицеры, выдвинутые из солдат и сержантов».

В Монголии повторились репрессии в РККА, только «в миниатюре». Впрочем, в миниатюре ли? Для армии числом менее 20 тысяч военнослужащих даже 66 репрессированных высших командиров – весьма внушительная цифра.