Мир Политики

В галерее славы 76-й Гвардейской Краснознаменной десантно-штурмовой дивизии 50 Героев Советского Союза и 33 Героя России. Видели бы эти герои, чем сегодня «отличается» дивизия! 

В августе 2009 года десантник Антон Русинов второй раз за месяц попытался бежать из воинской части. Заботливые командиры отыскали его в родной Вологде и занялись с ним воспитательной работой – с помощью наручников прикрепили к Антону 24-килограммовую гирю. По словам солдата, в его части так поступают со всеми беглецами. А еще им бреют брови и красят уши зеленкой. 

– Прежде чем меня схватили, я успел всего 15 минут пообщаться с мамой, – рассказывает рядовой Русинов. – Она успела передать мне две тысячи рублей и мобильный телефон, который у меня тут же отобрали. Офицеры из части пообещали маме, что со мной «все будет нормально», но, отъехав сто метров, остановились и начали меня избивать. Били всю дорогу. На одной из автозаправок наш замполит Денис Канаш стащил с меня штаны и угрожал изнасиловать черенком саперной лопатки. В машине он постоянно пил и пытался разбить бутылку о мою голову. Когда приехали в часть, я был весь в крови и ссадинах, но меня повели не к врачу, а к командиру роты, который стал бить меня штык-ножом по голове. Потом начались вымогательства денег: Канаш требовал 13 тысяч рублей за то, что якобы тратил свои деньги на бензин, когда меня искали. Еще 5 тысяч требовали старшие сослуживцы. А откуда у меня деньги, если мою зарплатную карточку давно забрали офицеры? В итоге мне написали на груди краской «Я – преступник».

Ветераны ВДВ рассказывают, что молодым десантникам в советские времена тоже брили брови. Например, тем, кто боялся прыгать с парашютом. Считалось, что моральное давление помогает преодолеть страхи.

– Это не институт благородных девиц, это армия, которая традиционно держится на кулаке, – высказал распространенное мнение один из офицеров 76-й дивизии. – Война – это сплошная внештатная ситуация, а жизнь в замкнутом мужском коллективе – хорошая к ней подготовка. Если привлекать к уголовной ответственности за каждый разбитый нос, то половина военнослужащих будет сидеть. Лично я никогда не вызываю следователя из-за драки или если солдат жалуется, что у него деньги отнимают. Если ты мужчина, то должен сам решить такие проблемы, а если нет, то тебе не место в десанте.

– Лейтенант Канаш прочитал мой рассказ в медицинской карте и снова избил, – рассказывает Антон Русинов. – А через несколько дней меня отправили в Псковскую областную психиатрическую больницу №1 в деревне Богданово. Там я находился около месяца. За мной установили круглосуточный надзор, заставляли пить таблетки, назначение которых не поясняли. После этого я начинал «тормозить», долго не мог сосредоточиться на какой-то мысли.

Рядовой Русинов – не единственный десантник, оказавшийся в психбольнице.

– В начале августа 2009 года к нам обратилась мать петербуржца Никиты Талдыкина, который проходил службу в части ХХ268, – рассказывает сотрудник организации «Солдатские матери Санкт-Петербурга» Светлана Уткина. – Она была обеспокоена состоянием сына, который дважды пытался бежать из части, а недавно прислал эсэмэску: «Мама, прощай!» Никита рассказывал ей, что после побега ему побрили брови и пристегнули наручниками гирю. Мы вышли на руководство части и потребовали отправить рядового Талдыкина на обследование в 442-й окружной военный клинический госпиталь им. З. П. Соловьева в Петербурге. Вероятно, командиры испугались, что Никита расскажет нам о безобразиях в части. Нам сообщили, что его уже везут в Петербург, но к вечеру он почему-то оказался в психиатрической больнице в Богданово. Я звонила по этому поводу нескольким чинам из руководства 76-й дивизии и военной прокуратуры. Поначалу они дар речи теряли, потом кричали, что такого не может быть, и обещали во всем разобраться. Но уже через час их реакция была совершенно другой: мол, все нормально, напрасно волнуетесь. 

– Руководство части пугает солдат, что если попадешь в психушку, то этот диагноз останется на всю жизнь, – говорит Никита. – То есть если ты убежал из части ВДВ – значит, ты уже ненормальный и тебя надо лечить. А я не понимаю, как там можно оставаться. 

Прошло три недели, прежде чем Никиту Талдыкина удалось перевести в Петербург. Сегодня он уже комиссован, на его бритой голове отрастают седые волосы.

– Сержант Волынцевич делал все, чтобы настроить против меня роту, – рассказывает Григорьев. – Когда ноги меня уже не держали, он сажал меня на стул перед строем и говорил: «Это дембель, он устал, стоять не может». А остальных заставлял отжиматься, приговаривая: «Смотрите, из-за кого вы страдаете». Когда взвод проходил врачебную комиссию, командир сказал, что жаловаться на здоровье нельзя, иначе будут бить и не давать спать. Врач увидела мои ноги и отправила меня в медроту. Но там вместо лечения я весь день был в нарядах, в которых приходилось и трупы таскать, а по ночам старший призыв устраивал «прокачки». Я вернулся в часть совершенно разбитым, но все считали, что я хорошо отдохнул и должен делать чужую работу. Волынцевич дал мне кличку Аборт и бил меня за что угодно: например, за то, что я не знал слов строевой песни, которую разучили в мое отсутствие. 

Ноги рядового распухли настолько, что он с трудом мог стоять, а ходил очень медленно. Видя это, один лейтенант заставил Григорьева около 20 раз спрыгнуть с полутораметровой вышки. Потом сержант Волынцевич перед строем призвал изнасиловать Григорьева. К счастью, в тот же день в часть приехала мать солдата и, выслушав сына, увезла его с собой.

– Для человека, второй год находящегося в казарме, существует масса причин для издевательств над молодыми товарищами, – говорит психолог Людмила Крапухина. – Это и воля к власти, и мотивы самоутверждения, и выражение дремлющей в нас склонности к насилию. В последние годы насилие стало приносить садисту еще и материальный довесок. 

Владимир Иванов из батальона связи оставил свою часть из-за вымогательств со стороны сослуживцев.

– Рядовой Авитисян, например, говорил: «Ты мне наврал, и за это ты должен мне денег», – рассказывает Иванов. – Постоянно происходили поборы на нужды роты или сержанту к стодневке. К одному из таких поборов у меня не осталось ни копейки, и контрактник Кантеев приказал «рожать» 

500 рублей в течение часа. Я пытался занять деньги у товарищей, но никто мне не помог. До этого рядовой Габбасов рассказывал мне, что его в аналогичной ситуации сильно избили в душе, сломали ногу. Я понял, что единственный способ избежать увечий – это оставление части. 

Есть случаи, когда из-за поборов бегут даже контрактники. Рядовой Борис Никонов призвался в мае 2007 года, спустя полгода заключил контракт, но ни разу не видел полной зарплаты. А причитается ему 13 тысяч рублей в месяц (солдат-срочник получает чуть более 4 тысяч рублей).

– Моя зарплатная карта находилась у офицера, в день начислений мы с ним ходили к банкомату, – рассказывает Борис. – В итоге мне доставалось лишь немного денег – на зубную пасту, мыло, лезвия для бритья. Поборы могут начаться с формального повода, вроде узла на шнурках. Избиения нарушением не считаются. Моего товарища после побега приковывали наручниками к батарее у окна и били головой о подоконник. Или клали ему на затылок летный шлем и били сверху прикладом автомата. Все это происходит на глазах других солдат. Естественно, командование в курсе. 

Командование не только «в курсе», но и не остается в стороне: этим летом три года условно получил заместитель командира 76-й дивизии полковник Сергей Бойко. Замкомдиву не понравилось, как рядовой Ерин отдал ему честь, и он нанес бойцу несколько ударов кулаком в лоб. За рядового заступился старший лейтенант Ринат Рахмангулов. Тогда Бойко ударил и Рахмангулова, сопроводив удар нецензурной бранью. По свидетельствам очевидцев, полковник был пьян в стельку.

Юстиция на побегушках
В военной прокуратуре ЛенВО даже не знают, какие результаты принесла инициированная ею же проверка по случаям с Русиновым, Талдыкиным, Ивановым и другими.

– Мы отправили материалы в Псков, – пояснил помощник военного прокурора подполковник Андрей Гаврилюк. – Проверка должна пройти в установленные законом сроки. Мы можем истребовать в Пскове материалы проверок, а до этого они не обязаны отправлять нам копии. 

Но это в теории. В феврале 2009 года организация «Солдатские матери Санкт-Петербурга» выступила с обращением о бедственном положении десантников воинской части в Пскове (поселок Черёха). Их вывезли на полевые учения и разместили в палатках. В результате все солдаты были сильно простужены, у многих на ногах образовались глубокие трещины, несколько человек заболели воспалением легких. При этом кормили их хуже заключенных. На ужин – похлебка из капусты, перед многочасовым марш-броском – две банки тушенки на восьмерых.

– Военная юстиция фактически является частью армейской системы, хотя должна стоять над ней, – говорит правозащитник Борис Александров. – Военная прокуратура тоже борется за показатели. Если офицер вызвал следователя из-за побоев, то последний может позвонить его командиру: мол, Иван Иваныч, как же так, разберитесь с подчиненным. В итоге всем невыгодно выносить сор из избы. И на этой почве расцветает уголовщина. 

В армии считается, что с дедовщиной бороться бесполезно. Ветераны-десантники рассказывали, что издевательства над молодыми солдатами прекращались только тогда, когда подразделение перебрасывали в Чечню. 

– Ни один дембель не будет чморить первогодка, с которым ему завтра в бой, – рассказывает ветеран ВДВ Андрей Ситников. – Не из-за идей воинского братства, а потому что завтра первогодок снесет ему голову из-за угла – и это спишут на боевые потери. Зато когда мы возвращались в Псков, возвращалась и дедовщина. Потому что в части для этого созданы все условия. 

Псков