Мир Политики

ЗАГАДКА ПАУКОВ
Размышления скептика о лженауке - дарвинизме

Вадим Деружинский
«Аналитическая газета «Секретные исследования»

Дарвинизм не является объяснением происхождения видов. Наука, естественно, с этим утверждением не согласна и продолжает цепляться за свои заблуждения – не по научным соображениям, а по идеологическим или псевдофилософским. В ряде публикаций мы уже показывали на конкретных примерах, как опровергается дарвинизм самим существованием комара, плотоядных растений, электрического ската и пр. Сегодня мы попробуем взглянуть, соответствует ли жизнь пауков догмам дарвинизма.

ДОГМЫ ДАРВИНИЗМА

Суть учения Дарвина в том, что новые виды появляются в результате случайного отбора. Мол, в ходе борьбы за жизнь выживают только самые приспособленные особи: они передают потомкам свои свойства, которые у новых поколений в свою очередь еще более «оттачиваются» случайным отбором, - так и формируются новые виды.

Эта догма Дарвина предусматривает обязательно следующее:

1) новое свойство может передаваться только выжившими особями;

2) новое свойство может закрепиться только тогда, когда оно не по завершению формирования новых видовых качеств станет приносить бонус организму, а когда оно приносит бонус организму НА ВСЕХ стадиях формирования новых видовых качеств (то есть, на всем протяжении создания новых видовых качеств организмы имеют преимущество в выживании).

Нетрудно увидеть, что в эту догму Дарвина не укладываются почти все виды. Все просто, если какой-то орган, скажем, постепенно растет, давая постоянный бонус – как хобот у слона или шея у жирафа. Но так происходит редко, а чаще новый орган формируется, согласно дарвинистам, «миллионы лет», не давая его владельцу никаких преимуществ, а наоборот принося только минусы в выживаемости. Мы когда-то рассматривали пример комара, кусающий орган которого якобы за миллионы лет превратился из хоботка для питья нектара в прокалывающий кожу и кровососущий орган. Чем же все эти «миллионы лет формирования вида» этот комар (самка комара) питался? Кровь он пить еще не умел, как и нечем было прокалывать кожу, а от питания нектаром он уже отказался.

Получается, согласно дарвинизму, комар миллионы лет питался манной небесной. И все это время вовсе не имел бонусы в выживаемости по сравнению с другими видами-конкурентами, а имел как раз минусы – и, согласно самому же дарвинизму, был обязан вовсе не создать новый вид, а вымереть как нечто несостоятельное в видовой борьбе.

То же самое мы наблюдаем и в жизни пауков, в их видовых свойствах. Вот характерный пример.

Известный исследователь живой природы Игорь Акимушкин (ярый дарвинист) писал в своей книге о пауках «Первопоселенцы суши», что у многих тропических пауков хитиновая броня толстая:

«Иные так прямо латные панцири на себе носят, да еще с шипами. Ползают медленно, как танки. Потому и предпочитают они меньше маневрировать, а больше сидеть. Надежно укрытые толщей брони от жалящих стилетов ос-недругов, яркими остроконечными и тяжелыми медалями висят на круглых тенетах – паниковать и прятаться не привыкли».

Дарвинист Акимушкин считает, что толстые хитиновые панцири этих пауков появились в ходе случайного отбора: мол, выживали от нападений ос только те, у кого был толстый панцирь. Так в течение миллионов лет и появились пауки с толстыми панцирями, не пробиваемые осами-убийцами.

Но только с виду сие умозаключение кажется логичным. На самом деле оно лишено и логики, и всякого смысла.

Осы-убийцы, напомню, затем охотятся на пауков, что, парализовав навсегда паука уколом жала, закапывают его в ямку вместе со своими яйцами, а рождающиеся затем личинки этим пауком питаются. То есть, каждый укус такой осы фактически смертелен для паука – ни один паук не выживает.

Теперь взглянем на дарвинистское объяснение появления толстого хитинового панциря у паука с точки зрения здравого смысла. Вот оса кусает паука со слабым панцирем – он обречен на смерть, тут никаких вопросов нет. Но вот, согласно случайному отбору Дарвина, появляется паук, у которого панцирь уже чуть-чуть толще. Его потомки якобы должны перенести это качество далее по наследству, где этот панцирь будет все толстеть и толстеть, пока не достигнет современной толщины – которой достаточно для защиты от ос. Однако в том и проблема, что оса АБСОЛЮТНО В РАВНОЙ МЕРЕ убьет как паука со слабым панцирем, так и паука, у которого панцирь чуть толще. И никакого закрепления нового свойства в потомстве не будет, потому что все в равной мере ЛЕГКО убиваются осами – никакого бонуса в выживаемости у пауков с чуть более толстым панцирем НЕТ.

Этот бонус появляется только тогда, когда оса уже не может пробить своим жалом панцирь паука. Но это уже сформировавший вид. Получается, он появился сразу до конца сформированным, мгновенно, а не в результате миллионов лет совершенствования.

Мало того, пауки с чуть более толстым панцирем куда как менее приспособлены, чем пауки с тонким панцирем – ибо менее подвижны, а осы в равной мере убивают как тех, так и этих. Выходит, что, согласно самому же дарвинизму, пауки, имеющие более толстый панцирь, должны были вымирать в куда как большем количестве, чем пауки с тонким панцирем. То есть, Акимушкин не только не показал, как появились у пауков толстые панцири, но, ссылаясь на дарвинизм, продемонстрировал, что эти толстые панцири ВООБЩЕ НЕ МОГЛИ ПОЯВИТЬСЯ.

А вот еще аналогичный пример: в тропиках растут плотоядные растения непентесы, их ловчий орган – кувшин, на дне которого пищеварительный сок. Насекомое в этот сок упадет и переварится в нем, а цветок всосет его соки. Чтобы пленник не мог выбраться, в горле кувшина его встречают надолбы из острых, вниз обращенных шипов или гладкая, как стекло, и скользкая непреодолимая зона.

Как пишет Акимушкин, «но и такие западни некоторые пауки-крабы научились обворовывать». Я в восторге от термина «научились». Это вообще любимый термин дарвинистов – они часто к лишенной человеческого сознания Природе применяют чисто человеческие термины, так как бессильны что-то объяснить в рамках Дарвина. Так вот, Акимушкин рассказывает:

«По ниточке в горло кувшина спускаются и, притаившись там, цапают насекомых, предназначенных случаем в пищеварение цветку. Если другой какой охотник за самим пауком сюда заглянет, тот не долго думая падает вниз – прямо в суп на дне кувшина, между захлебнувшимися насекомыми прячется. Потом по ниточке, которую не забыл за собой протянуть, вылезает из каши трупов. Чтобы, пока в пищеварительном соке, от врагов спасаясь, купается, не успел паук заживо перевариться, хитиновая кожа дана ему природой очень толстая, а дыхательные трубочки защищены от вторжения жидкости густой преградой щетинок».

Акимушкин весь этот сложный механизм объясняет: «паук научился» - в плане поведения, и «дано природой» - в плане органов для осуществления этого поведения. Это детские объяснения, и никаким случайным отбором все это возникнуть никак не могло.

Тут многократно нарушается правило №1 Дарвина - новое свойство может передаваться только выжившими особями. Если у паука сформировалась модель поведения прыгать от врага в суп на дне кувшина, то, не имея предусмотрительно выпущенной паутины, такие пауки умирают. Паук не может этому «научиться», поэтому Акимушкин лукавит, используя слово «научиться», так как сам прекрасно понимает, что такая сложная модель поведения должна формироваться только при постепенной передаче через наследство ЧАСТЕЙ формируемого навыка и формируемых для этого навыка органов. Но в том и парадокс, что по частям это поведение формироваться просто не может!

Если даже паук каким-то непостижимым путем закрепил наследственно модель поведения – прыгать в суп, выпустив предварительно спасительную нить, то он все равно погибнет в супе без специально созданных для пребывания в супе толстой хитиновой кожи и защиты дыхательных трубочек в виде особой преграды щетинок. Получается, что все пауки, которые наследственно закрепили модель поведения – прыгать в суп с выпущенной нитью, ОБЯЗАНЫ ПОГИБНУТЬ, и некому, собственно, передать по наследству эти важные качества потомкам.

То есть, создание этих видовых свойств (модели поведения и нужных для нее качеств органов) – обрывается в самом начале случайного отбора. Значит, вовсе не случайный отбор это создал.

НАВЫКИ – ГОЛОВНАЯ БОЛЬ ДАРВИНИЗМА

Но проблема не только и не столько в формировании новых органов (или их модификации для выполнения новых задач), сколько в формировании новых навыков. Как, например, в описанном выше случае, по мнению Акимушкина, должна наследоваться новая модель поведения паука? А ведь она именно наследуется, так как пауки своих детей ничему не учат, а совершенно оторванные от родителей пауки в полном объеме демонстрируют те же модели поведения.

Дарвинисты считают, что это передается генами. Замечательно! В таком случае получается, что первый паук, который случайно стал спасаться от врагов, падая в суп на дне кувшина и выпуская при этом спасительную нить, обрадовался успеху и ЗАПИСАЛ его в свои гены, предварительно в них что-то стерев в каком-то месте – ведь генетический код весь заполнен. Как он это сделал?

Как вообще можно по своему желанию изменить свою генетическую информацию? Очевидно – никак. В таком случае получается, что паук, умеющий спасаться от врагов падением в суп с выпущенной нитью, - ИЗНАЧАЛЬНО РОДИЛСЯ именно с таким геном, определяющим его новую модель поведения. Случайно родился.

Возможно ли такое? Нет, потому что это уже не отбор самых приспособленных, а паноптикум уродцев. Генетических мутаций таких масштабов в принципе быть не может, потому что тогда вымрет сам вид. Неверен изначальный посыл дарвинистов – что, мол, модели поведения передаются генами и генами определяются. И проблема в том, что эти модели поведения для своего осуществления требуют от пауков КОНТРОЛЯ в их выполнении. Получается, тут вовсе не гены работают, а нечто, куда как сложное.

Вот самый простой пример. В нашей полосе обитает паук гиптиот, который плетет паутину в виде сектора: четыре радиальных нити сходятся в одной точке, образуя угол. Между радиальными опорами вплетены поперечно и параллельно, как перекладины лестницы, ловчие нити. В каждом из трех отрезков их строго 11-12. Всю эту паутину паук сплетает за час, никогда не ошибается: число 11-12 всегда строго соблюдается.

Возникает вопрос: паук умеет считать?

Поверим дарвинистам, что умение плести эту сеть ему передано генетически. Но в таком случае ему генетически должно быть передано и умение считать. Ибо без него умение не реализовать. Паук внутри себя ощущает, что 10 – это еще мало, а 13 – это уже лишнее. Но чтобы это внутри себя ощущать, паук должен оценивать проделанную работу – подсчитывать, сколько поперечен в паутине он уже сделал. Как это происходит?

Дарвинизм это объяснить бессилен. Гены могут управлять созданием органов и управлять поведением, путем производства тех или иных ферментов. Но где фермент чисел 11 и 12? Такого фермента быть не может. Соответственно, нечему и закрепляться на генетическом уровне.

Дарвинисты утверждают, что человек якобы тем отличается от прочих живых существ, что ОДИН умеет создавать орудия труда (орудия охоты). Это очень спорное утверждение, так как подмывает сами основы дарвинизма, считающего, что создание орудий труда определяется вовсе не генетически, а передается в процессе обучения – в обществе.

Животные тоже создают орудия труда – и тому масса примеров. Конечно, в плотинах бобров или в паутине пауков мы не видим орудия труда – так как модель поведения, предусматривающая возможность их создания, дается особям вовсе не в процессе обучения, а с рождения. И тут возникает очень интересный вопрос: оказывается, чтобы человеку стать человеком, он вначале должен был освободиться от давления заданных с рождения моделей поведения – что присуще всем живым существам. Иначе он не обрел бы свободы, без которой формирование своих моделей поведения на основе своего разума – просто невозможно. Как это произошло? Такого вопроса вообще никто никогда не поднимал.

То есть, все намного сложнее, чем это описывают дарвинисты. Если у пауков не считать паутину орудием труда, то все равно такие орудия труда у них есть. Вот, скажем, пример латиноамериканского паука-боладора (подадора), который ловит насекомых, бросая на них раскрученное лапой лассо с грузиком. Это разве не орудие охоты (орудие труда)? Наши первобытные люди ходили на охоту с тем же самым, но у них мы это называем орудием труда, а у паука – почему-то нет.

Как пишет дарвинист Ф. Краусс в книге «Пауки», вечером паук выбирает позицию поудобнее и берет в лапу свое оружие – липкую капельку на тонкой паутинке длиной в дюйм или два (капельку он скатал задними ножками из паутинного вещества еще заранее, днем). Заметив комара или мотылька, паук замирает. Вот жужжащая дичь совсем рядом; охотник, дернув лапкой, бросает клейкое лассо, и комар прилип к капельке. Даже если паук-снайпер попадает большому мотыльку в крыло, то к крылу прилипнет метательный снаряд, и насекомое погибло. Теперь паук по ниточке, которую держал в лапке, как по веревочной лестнице, спускается вниз, где жужжит и дергается заарканенный мотылек.

ВОПРЕКИ ДАРВИНУ

Исследователи подробно описывают жизнь пауков, но нигде не пытаются даже усомниться в догмах дарвинизма, хотя сами же их опровергают.

Скажем, паук эрегоне, о котором пишут исследователи, существует вопреки ошибочному предположению Дарвина о случайном отборе. Этот паук живет на морском побережье и перед приливом находит какую-нибудь щель среди камней – и так плотно заплетает ее паутиной, что соленая вода через нее не проникает, остается в щели воздух, дыша которым, паук и дожидается отлива. Как мог у паука сформироваться такой навык?

Предположим, первые пауки-экспериментаторы решили вот таким путем пережидать прилив, не уходя с побережья. Поскольку, как считают дарвинисты, новое видовое качество формируется постепенно в течение миллионов лет, то такие пауки должны были в рамках эксперимента щель заплетать паутиной не полностью. Но в таком случае они бы неизбежно гибли. Получается, что новое качество не могло формироваться миллионы лет, а возникло МГНОВЕННО.

Как? Ответа нет.

Пауки рождаются из яиц. Ученые пишут: «Когда эмбрион подрастет и заполнит собой все яйцо, оболочка яйца лопается либо паучок рвет ее своим так называемым яйцевым зубом, который временно и специально для этого (как и у цыплят), вырастает в основании каждой педипальпы у зародышей некоторых пауков».

Интересно узнать, это в ходе какого же случайного отбора мог сформироваться яйцевой зуб? Без его наличия (или при его малом размере, или при его наличии, но без умения им пользоваться) – никто не мог вообще вылупиться из яйца. Ни о каком «формировании яйцевого зуба путем случайного отбора» и речи быть не может. Каким же тогда путем возник яйцевой зуб?

Дарвинизм не в состоянии ответить на этот вопрос.

Все знают, что обычно самки пауков после спаривания съедают самцов – которые значительно меньше в размерах (а их малые размеры, как считается, продиктованы тем, что самцы обязаны летать на паутине во время поиска самок). Как пишут ученые, некоторые пауки, чтобы лучше защитить себя от опасной агрессии «слабого» пола, прибегают к такой превентивной стратегии: берут в жены самок в юном возрасте, когда те совсем беспомощны. Пеленают их паутиной и терпеливо ждут неподалеку, когда юная, надежно упакованная подруга сбросит детскую кожу и созреет для материнства. А после совокупления освобождают самку для деторождения и быстро сбегают.

Такая модель поведения никак не может сложиться в ходе случайного отбора, так как слишком разумна для слепого случая. Паук руководствуется инстинктом поиска еды, а затем его сменяет половой инстинкт. Здесь же оказывается, что еще до начала действия полового инстинкта паук уже им руководствуется, не съедая паучиху, а пеленая ее в паутину и дожидаясь фазы размножения. Это противоречит жизненному циклу паука, а потому и нет никаких случайных цепей событий, в ходе которых эта модель поведения могла бы случайно сложиться.

Представим себе все это воочию. Начало времени спаривания у паука, скажем, - это август. Но еще в мае он встречает неполовозрелую самку, которая его как самка тогда совершенно не интересует. Он ее захватывает (зачем?), пеленает в паутину (зачем?) и не съедает почему-то, а хранит в этой паутине, следя за тем, чтобы она не сдохла. И вот наступает август: в пауке просыпается тяга к спариванию – и он спаривается с закутанной им в паутине самкой, которая – вот удачно-то как! – как раз к этому времени стала половозрелой.

И проблема заключается вовсе не в том, что такая цепочка случайностей в принципе невозможна как нечто массовое, способное закрепиться как модель поведения всего вида. Проблема в том, что после спаривания паук обязан освободить самку от паутины – иначе она, оплодотворенная, в этой паутине и сдохнет с ее паучатами, и паук (и вид) останется без наследства. И, соответственно, без закрепленной наследственно этой модели поведения. Но у паука нет никакого вызванного инстинктом побуждения ее освобождать от паутины, ибо на соитии функции паука полностью оканчиваются, а дальнейшая судьба партнера по сексу его уже не интересует. А здесь секс, оказывается, имеет продолжение – паучиху надо освободить из паутины; причем, не совсем освободить, а так, чтобы успеть сбежать.

Все это никак не могло возникнуть в рамках случайного отбора, так как и тут нарушено правило №1 Дарвина - новое свойство может передаваться только выжившими особями. Если паук научился за миллион лет иметь секс с украденной им таким образом самкой, а следующий миллион лет он должен научиться еще и освобождать самку после секса из его паутины, - то это нонсенс. Ибо все потомство такого паука миллион лет должно погибать в его же паутине.

Уже упоминавшийся И. Акимушкин удивляется, но это удивление никак не вызывает в нем сомнения в правильности догм дарвинизма:

«Когда о пауках-птицеедах пишут и рассказывают, то почему-то часто одну их редкую, поразительную и необъяснимую повадку пропускают без внимания. А повадка очень даже оригинальная.

Щетинки, от которых паук такой лохматый, очень тонкие и ломкие. Стоит к нему притронуться – и щетинки, обломившись, в кожу вонзятся, получится воспаление, как от занозы, или неприятный зуд. Но пауку и этого мало. Словно понимая, как вам его микродротики неприятны, чешет лапками по спине (впрочем, лениво и как бы нехотя), и целое облако щетинистых обломков бросает в воздух над собой. Если вдохнете их, и в горле, и в легких такой зуд, кашель и прочие неприятности объявятся, что в другой раз близко над ним дышать никто не захочет.

Все это так, да только не понятно, спрашивает недоумевая, доктор Кроме, знаток пауков, против кого такая оборона? Неужели специально против человека? Все другие паучьи враги с голой кожей в джунглях ведь не гуляют?»

К словам Акимушкина добавлю: не только это удивляет. Удивляет сама гипотетическая эволюционная цепочка якобы бонусов выживания, которая породила этот феномен – и ломкость щетины, и навык паука ее ломать на себе, создавая облако обломков. Акимушкин пишет: «словно понимая, как вам его микродротики неприятны». Но в том и дело, что паук-то как раз не понимает, приятны они нам или неприятны. Нет у него для этого мозгов – чтобы воспринимать или оценивать ощущения человека.

Дарвинизм предполагает такую картину видовой борьбы, в которой формировалось это качество: вот паук с ломкой щетиной, который не умеет себя скрести, вызывая облако обломков. А вот паук, который это случайно делает (пока только одна особь во всем виде, но именно она будет превалировать, так как одна якобы обладает бонусом выживания). На самом деле это якобы бонусное качество никак не может превалировать, так как 80% врагов пауков – это сами пауки (главный враг пауков – это пауки, ибо из 10 погибших пауков 8 жрут сами пауки). То есть, уже это качество не является бонусом для выживания.

Каким образом вот эта особь-урод, умеющая одна из всего вида скрести по спине, создавая облако обломков, может вообще закрепить это качество в наследстве? Этой механики дарвинисты не знают. Согласно законам генетики, эта особь будет спарена с самкой, которая такого умения не имела, и нет никакого генетического посыла это умение передать потомкам – так как умение было не у обоих родителей, а только у одного. К тому же оно вовсе не должно передаваться генетически, так как вид имеет тенденцию сохранения своих качеств, тенденцию защиты от всяких мутаций ради своего выживания, а это именно аномалия, уродство с точки зрения вида.

Странность в том, что этот механизм защиты у пуков-птицеедов сформировался как бы «на всякий случай» от млекопитающих (еще и главным образом голокожих) и птиц, которые как раз не являются видовым врагом пауков. А вот для своей главной борьбы за выживание – среди своего уровня существ (насекомых) – он совершенно бесполезен. Главный враг паука (после самого паука, где многие виды специализируются только на пожирании пауков) – это осы, паучьи убийцы. Этот механизм от ос не спасет. Каким же путем, какими же эволюционными бонусами он мог возникнуть? Непонятно.

И ГЛАВНОЕ СОМНЕНИЕ возникает в том, что особи в своих навыках, моделях поведения вообще руководствуются генами: тут очевидно работает совершенной иной, нам не известный механизм, в котором и надо искать природу появления видов. Что это – даже приближенно пока никто не знает.

КОНВЕРГЕНЦИЯ

Ученые указывают, что в брачных танцах пауков отчетливо видна параллель с токовыми играми птиц. Параллель даже с продолжением: некоторые пауки, ухаживая за самкой, преподносят ей… «обручальное» насекомое – трофей удачной охоты. А птицы, например крачки, - рыбку в клюве. Вывод таков: «Это бесподобное подобие повадок пауков и птиц доказывает не их генетическое родство, а лишь ту любопытную догадку, что у природы не бесконечно много разных путей для развития. Эволюции случалось выращивать сходные плоды на ветвях «древа жизни», весьма далеких от общего ствола».

Описывая одинаковые специфические модели поведения и органы пауков совершенно разных видов, исследователи говорят, что сходство адаптивных черт, достигнутых эволюцией в разных и часто очень далеких друг от друга кланах живых существ, но в одинаковых условиях жизни, биологи называют конвергенцией. Примеров ее много: можно вспомнить рыбу и кита, который на рыбу похож, но не рыба, птицу и летучую мышь, крота и землероющего сверчка-медведку – и так далее.

Хотя ученые пишут, что в конвергенции им вроде как «все ясно», но ясного как раз мало. Вот, скажем, биолог С. Хэмилтон описывает комара Болитофила люминоза, живущего в гротах Новой Зеландии и Австралии. Личинки комара – эти странные черви – не только светятся, забравшись на потолок грота, имитируя для насекомых звездное небо, но еще и выпускают клейкую нить паутины около полуметра – этой ловушкой они и ловят насекомых.

Тут сразу масса вопросов. Во-первых, если попавшие в грот насекомые инстинктивно стремятся подняться к «звездному небу», которое имитируют светящиеся личинки комаров, то получается, что представления о звездном небе насекомым заданы с рождения, на якобы генетическом уровне. Что крайне удивляет, хотя биологи именно так и пишут. Получается, есть такой ген – ген звездного неба.

Во-вторых, это типичный пример конвергенции – комары являются не комарами, а сами (в стадии личинок) выступают пауками.

У нас тут нечто совершенно, принципиально новое: нарушение пищевой цепочки: комар стал пауком. Это то же самое, как в ходе эволюции, скажем, антилопа эволюционировала бы во льва.

Кажется абсурдом? Но этот абсурд мы видим своими глазами на приведенном выше примере.

Вопрос в том и заключается: эволюция – это вектор слепых изменений случая или нечто иное? Согласно догме Дарвина о случайном отборе, каждый вид в рамках эволюции обязан эволюционировать в направлении спасения от своего врага в пищевой цепочке. И этот путь ведет только к одному – чтобы занять нишу своего врага в пищевой цепочке. Комару стать пауком, как в приведенном выше примере, а антилопе – львом.

Мы наблюдаем это в реальности? Нет. Тот факт, что комар стал пауком, мы называем конвергенцией, поскольку в гротах Новой Зеландии и Австралии не оказалось пауков, их экологическую нишу (нишу пищевой цепочки) заняли личинки комара. Нигде в других условиях комар в паука не эволюционировал. Тут нет места случайности. Тут работает СИСТЕМА. И эта система определяет изменения видов, а вовсе не случай. Никакого случайного отбора у видов нет, ибо все их изменения жестко ограничены пищевой цепочкой, которая – назовем вещи своими именами – и является ЗАКОНЧЕННЫМ ЛОГИЧЕСКИ организмом, а вовсе не ее части-субъекты в виде разных видов.

В Тасмании был объективно огромный дефицит существ для заполнения ниш пищевой цепочки. Там не только комары стали пауками, там вообще масса примеров такой конвергенции. Например, птица киви заняла нишу наших грызунов и деформировалась, потеряв птичий облик, в такое существо. Это что – случай? Нет никакой случайности в механизме создания видов, есть жесткие рамки любых изменений.

Природа обладает узким рядом позиций, которые только заполняют виды. Вне этих позиций никаких видов появиться не может. Это фактически сигнальная система, имеющая в своей сути законы информатики. Упрощенно говоря, Природа – это как лингвистическое предложение, где есть подлежащее, сказуемое и второстепенные члены. Их место могут занимать разные части речи. Чаще всего – для них и предназначенные, но при их отсутствии (как в примере с видовой нищетой Австралии) наречие, скажем, может выполнять в предложении функции подлежащего. То есть, происходит конвергенция.

Но конвергенция в широком понимании – это вообще наличие некоей общей универсальности, когда Природа находит те же самые решения для совершенно разных ветвей живого мира (что уже отвергает случайный отбор Дарвина). Ученые правы: решения Природы не безграничны, а ограниченны, и часто везде повторяются. Ясно, что это не игра случая.

Почему решения Природы повторяются для разных ветвей живого мира? Потому что весь живой мир при всем своем разнообразии обязан умещаться в рамки сигнальной системы – чтобы быть частью работающей пищевой цепочки, частью единого Организма планеты – биосферы.

Дарвинисты, конечно, давно взяли на вооружение идеи о биосфере как некоей общей живой системе Земли, но от случайного отбора Дарвина никто отказываться не стал. Хотя это – полный абсурд, мертворожденный гибрид.

Дарвинизм предполагает, что все обусловлено только игрой случая. Попытки в эту версию эволюции привнести и элемент биосферы, экосистемы – совершенно чужеродные для дарвинизма, так как кроме случая показывают совсем иной и ГЛАВНЫЙ фактор в создании видов, который на деле никому не известен в своей реальной механике и по сей день, а по сути полностью отвергает ту Случайность, которую Дарвин положил во главу угла своих догм-предположений. Это странная попытка совместить несовместимое.

Само понятие «биосфера» и понятие «дарвинизм» - это вещи несовместимые, это антонимы. Остается только удивляться, как уживаются вместе у современных биологов случайный отбор и предопределенность отбора.

Наши биологи не создали своими руками ни одного нового вида, хотя хвастают тем, что якобы знают законы происхождения (и автоматически) промышленного производства новых видов. Увы, это далеко не так: дарвинизм - будучи лженаукой - бесплоден.