Мир Политики

В последние десятилетия бессмертие человеку начали сулить генные инженеры. А что думали о бессмертии люди тысячи лет назад? Как, без генных вмешательств, а просто с помощью камня, глины и веры в богов, пытались они сотворить бессмертие? 
В каком смысле в наше время точных наук о человеке и успехов инженерии имеет смысл говорить о бессмертии? 

Скорее уж можно понять мыслителя-утописта Николая Фёдорова (1828–1903) или поэта Валерия Брюсова (1873–1924), веривших в практическое воскрешение умерших. Брюсов, например, писал, что смерть и воскресение суть естественные феномены, которые наука обязана исследовать и которые она в силах выяснить. Что воскрешение есть возможная задача прикладной науки, которую она вправе себе поставить. 

Существует известное противоречие между рационалистическим, естественнонаучным представлением о смерти, вроде бы каждый день демонстрирующим невозможность потустороннего мира и вечной жизни, и широкой верой в таковые. По некоторым социологическим исследованиям до сорока процентов населения верит в существование загробного мира и тех или иных сакральных сил. 

Многие думают, что смерть — это естественное биологическое состояние человека. Поэтому, переживай — не переживай, придёт время — и все мы умрём. На первый взгляд, это так и есть. Кажется, что страх перед смертью был всегда, что это неотъемлемое свойство человека. Однако современные исследования показывают, что настоящий страх перед смертью и связанные с ней переживания возникли не ранее третьего-второго тысячелетия до нашей эры. А потому смерть, очевидно, не только биологический феномен. Чтобы убедиться в этом, обратимся к истории. 

Умерший "ещё здесь" 

В самой первой культуре, получившей имя архаической (это примерно 100–50 тыс. лет до н. э.), смерть понималась как уход души из тела. И как следствие, архаический человек спокойно воспринимает смерть, потому что смерть — это всего лишь смена места существования, в принципе "образ жизни" души после смерти не меняется. Архаический человек кладёт в могилу всё, что душе нужно для полноценной и радостной жизни: еду, оружие, украшения, позднее (богатые люди) любимую жену, коня и т.д. 

Люди следующей культурной эпохи (древний Египет, Вавилон, древняя Индия и Китай), напротив, считали, что загробная жизнь существенно отличается от земной. Лучше всего живут боги, они имеют всё (власть, имущество и т.п.), и их образ жизни вообще не меняется. Это древние и называли бессмертием. А люди — смертны, и послесмертная жизнь их ужасна. Вот, например, как в шумерском мифе "Эпос о Гильгамеше" описан загробный мир, куда после смерти попадают души людей; они идут: 

В дом мрака, в жилище Иркаллы, 
В дом, откуда вошедший никогда не выходит, 
В путь, по которому не выйти обратно, 
В дом, где живущие лишаются света, 
Где их пища — прах и еда их — глина, 
А одеты, как птицы, одеждою крыльев, 
И света не видят, но во тьме обитают, 
А засовы и двери покрыты пылью! 

В результате человек, с одной стороны, начинает остро переживать свою смерть, с другой — мечтать о бессмертии и искать выход из сложившейся драматической ситуации. О желании бессмертия, например, замечательно пишут поэты и "учёные" народа Нагуа, населявшие в древнем мире большую Мексиканскую долину. 

(Если) за один день мы уйдём 
И за одну ночь спустимся в область тайны, 
И здесь мы только, чтобы узнать себя, 
А на земле мы лишь мимоходом. 
Мирно и радостно проведём жизнь: 
Приходите и наслаждайтесь, 
Пусть не приходят те, кто живёт в злобе: 
Земля очень широка! 
Вот бы всегда жить, 
Вот бы никогда не умереть! 

Достаточно трагично переживает смерть и грек гомеровской эпохи. Хотя умершие и обладают памятью, и пролетевшая жизнь стоит перед их глазами, но они лишены всякого сознания будущего и, тем самым, также и настоящего, определяемого будущим. Поэтому Одиссей видит умерших в подземном мире как тени, из которых ушло ожидание грядущего и, тем самым, жизнь… И всё же, согласно гомеровским представлениям умерший "ещё здесь". 

Боги не могут изменяться 

Судя по косвенным данным, достаточно оригинальную концепцию послесмертного бытия создали древние египтяне. Для них смерть — это период "очищения души", после чего человек возрождается для новой вечной жизни, причём жизни уже близкой к богам. В отличие от конечной жизни на земле, пишет египтолог Татьяна Шеркова, "человек умерший, Озирис имярек в мире богов вечно оставался юным, сопровождая солнечного бога Ра в его ежедневном движении по небесному своду в священной дневной лодке". 

На идею очищения и возрождения египтян могло натолкнуть представление о совпадении самых первых богов (Атума, Птаха, Омона, Ра) со стихиями, природой. В свою очередь эти четыре первых бога создали как других богов (Озириса, Исиду, Сехта, Нефтиду), так и людей. Поскольку все природные явления (а для египтян это боги) повторяются и возобновляются, могла возникнуть мысль о смерти как о подготовке к следующему рождению. 

Впрочем, в культуре древних царств было одно исключение — цари. Они после смерти не должны были умирать, поскольку считались богами. Вот характерный пример — осмысление смерти фараона, он же, с точки зрения древних египтян, бог солнца Ра. Обожествление фараонов создало для жрецов довольно сложную ситуацию, связанную с вопросом о смерти и погребении фараонов. 

В качестве человека после смерти фараону полагались торжественные, но всё же обычные гробница и ритуал погребения, и тело его разрушалось. Но как живой бог, фараон вообще не мог умереть в человеческом смысле слова, соответственно тело его не могло исчезнуть. Смерть фараона с точки зрения жрецов есть момент в вечном цикле "смерть-очищение-возрождение". Если фараон — воплощение бога солнца Ра, то его душа после смерти должна вернуться на небо и слиться с сияющим светилом. Но как тогда поступить с телом фараона-человека и что нужно класть в его могилу? 

Разрешая эту первую проблему, египетские жрецы, судя по всему, построили следующее объяснение. Да, после смерти фараона его душа, с одной стороны, идёт на небо и сливается с Солнцем, но с другой — проходит цикл очищения и возрождения под землёй в царстве бога смерти Озириса (ясно, что бог может осуществлять разные деяния, присутствуя сразу во многих местах). А вот тело фараона и его захоронение — это место, где происходит само очищение и возрождение, и место, куда фараон-бог постоянно возвращается, чтобы общаться со своим народом, вселяя в него силы и уверенность в судьбе. 

Но тогда возникали другие вопросы. Например, как фараон поднимается на небо и спускается с него вниз в свою гробницу? На этот вопрос важно было ответить, поскольку образ фараона всё же двоился. Он ведь, и это вторая проблема, не только бог, но и человек (понятно, как бог попадает на небо, а вот как человек?), кроме того, фараона нужно было провожать и встречать всем народом, и нельзя было ошибиться в выборе правильных действий. Ещё трудность возникла в связи с идеей, что очищение и возрождение фараона происходят в захоронении, в то время как обычно боги очищались и возрождались под землёй (в лоне земли). 

Третья проблема — как быть с телом фараона, ведь оно, как и всякий труп умершего человека, разрушается, а бог не мог изменяться и, возвращаясь к своему народу, он должен воплощаться в то же сияющее тело. 

Жрецы: решение трёх проблем 

Первую проблему жрецы разрешили весьма изящно, придав захоронению фараона форму и вид горы или лестницы, вознесённых высоко в небо. Известно, что самые первые древние пирамиды напоминали собой гору или были ступенчатыми, то есть представляли собой гигантскую четырёхстороннюю лестницу, по которой, как утверждали жрецы, душа фараона поднимается на небо или спускается с него. 

"Гробница царя, — пишет Шеркова, — считалась горой, по которой его душа поднималась на небо. Образом священной горы являлась и мастаба, в которой хоронили царей первых двух династий. Ступенчатая пирамида, по которой взбирались души царей 3 династии, обычная пирамида с прямыми и чуть изломанными гранями, чей идеальный образ многократно был повторен царями 4, 5 и даже более поздних династий Среднего царства, наконец, даже пирамида в форме саркофага. 

Как известно, цари династии Нового царства погребены в Долине царей, однако и здесь сохранился образ священной горы, ибо скальные гробницы прорубались у подножия огромной естественной горы, именовавшейся Мертсегер — богиней смерти, любящей молчание. В скальных гробницах хоронили и частных лиц, начиная со Среднего царства, когда каждый умерший считался Озирисом имярек". 

Последовательно реализуя эту идею, фараоны строили свои пирамиды всё выше и выше с тем, чтобы они касались самого неба. Но когда пирамиды действительно упёрлись в небо, соединяя его с землёй, то есть пирамиды стали космическими объектами, идея сакральной лестницы стала ослабевать. 

К тому же её стала вытеснять другая концепция. С одной стороны, ближе к вершине пирамиды и на расстоянии от неё ступени переставали различаться, с другой — всё большее значение приобрели расчёты объёма пирамиды и каменных работ, которые велись на основе математической модели пирамиды. А для человека той эпохи математические (знаковые) модели воспринимались как сакральные сущности, сообщённые жрецам богами, сущности, определяющие божественный закон и порядок. Немудрено, что в скором времени египетские жрецы истинной формой захоронения фараона стали считать не гору или ступенчатую пирамиду, а математическую пирамиду. 

Второе затруднение было решено не менее изящно: пирамиде был придан образ самой земли, её лона. Египетские пирамиды строились не как дом или дворец (то есть образующими пустое пространство, где и совершается обычная жизнь), а наоборот, сплошными и из камня. Получалось, что пирамида как бы поднимается, вырастает из земли, являясь её прямым продолжением. 

Кстати, древнеегипетские мифы гласили, что первоначально жизнь возникла на холме, который поднялся (вырос) в океане. В этом плане пирамида воспроизводила и первохолм (гору) жизни. Слияние этих двух структур и форм (математической пирамиды, касающейся неба, и сплошного каменного холма, вырастающего из земли), в конце концов, и дало столь привычный для нас гештальт пирамиды, конфигурировавшей рассмотренные здесь культурные проблемы и представления. 

Наконец, третье затруднение было решено средствами медицины, химии и искусства. Труп фараона бальзамировался, а его тело и лицо покрывались великолепными одеждами и золотой маской. В результате жрецы могли рассчитывать на то, что, когда живой бог, спустившись с неба, пожелает воплотиться в своё тело, он найдёт его столь же прекрасным, как оно было при жизни фараона, если не ещё прекрасней. 

Как постоянное жилище бога и место, где происходит его очищение и возрождение, пирамида была не только святыней, но и излучала на всё египетское царство сакральную энергию. Чем больше строилось пирамид, тем более египтяне ощущали себя в окружении богов, в атмосфере их божественной поддержки и заботы. Но, не забудем, и божественных требований, законов. И тем больше чувствовали они себя участниками божественных первособытий и вечности. А для человека, окружённого богами и погружённого в вечность, смерть как бы уже не существует. 

Томир 

Но то фараон, а его приближённые, как правило, весьма могущественные и богатые люди? Вряд ли их могла удовлетворить судьба простого египтянина. И не удовлетворяла, что мы видим, читая недавно вышедшую книгу известного историка, египтолога Андрея Олеговича Большакова "Человек и его Двойник" (Санкт-Петербург, 2001); дальше везде идут ссылки на эту работу. 

Сама идея Двойника человека — "Ка", лежащая в основе египетского мироощущения как Старого царства, так и Среднего (III-II тыс. до н.э.), поразительна. Египтянин той эпохи был уверен, что его жизнь может продолжаться бесконечно на том свете, в царстве мёртвых (такой человек и назывался Ка), однако при условии, что он, во-первых, запечатлеет себя и события своей жизни с помощью скульптуры и других изображений, во-вторых, запасётся поддержкой со стороны живущих, прежде всего в плане жертвоприношения и сакральных процедур. В этом отношении Ка лучше называть не двойником, а "человеком того мира", кратко "томиром". 

Представление о Ка, утверждает Большаков, тесно связано не только с изображениями (статуями и настенными барельефами и рисунками), но и с именем человека. В семантическом отношении Ка однокоренное слово с самыми разными словами — именем, светом, освещением, размножением, беременностью, работой, пищей, садовником, колдовством, мыслью. 

Представители египетской элиты выходят на своеобразную идею бессмертия под влиянием следующих обстоятельств. Во-первых, их не устраивала загробная жизнь, где всё и навсегда кончается. Во-вторых, это, как подчёркивает Большаков, были люди хотя и полностью подчинённые фараону, но одновременно активные и властные, обладающие к тому же большими средствами. В-третьих, египетская мифология и мироощущение как бы подсказывали выход, чтобы преодолеть смерть. Действительно, боги создали человека из глины (праха), вдохнув в него жизнь. 

То есть человек состоит из двух составляющих — тела и духа (души), отчасти совпадающей с именем. Когда человек умирает, его тело пожирают демоны, а душа вынуждена отправиться в царство смерти. Это с одной стороны. С другой — известно, что изображения богов и людей существуют практически вечно, не разрушаясь. Но изображения, если в них вдохнуть жизнь, это сами боги или люди. 

Другими словами, в качестве изображения, в которое с помощью жрецов входит человек, последний может продолжать жить и после смерти. Правда, а что он будет делать на том свете без пищи, света, своих любимых слуг, жён, животных, вещей? Стоит ли тогда овчинка выделки? Да, но с помощью тех же сакрализованных изображений всё это можно переправить в тот мир. 

Действительно, Большаков показывает, что в гробницах изображались не только сами их владельцы, но и их семья, челядь, любимые животные и предметы. Что отверзались не только уста и очи владельца гробницы, чтобы последний мог есть и видеть, но и оживлялись все другие изображённые люди, любимые животные, источники света, пищи и другие предметы. 

В этом случае предприятие обещало быть успешным. Так представители древнеегипетской элиты выходят на идею спасения. Но разве при этом не нарушаются права богов и фараона? Нет, если томиры не претендуют на их власть, а они этого не делали. Кроме того, мир томиров воспроизводил обычный земной мир, где представители элиты обладали большой реальной властью в рамках своей компетенции. Только эту компетенцию они и забирали с собой в тот мир, не претендуя на права богов и фараона. 

Однако было ещё одно затруднение. Кто будет поставлять пищу, ведь она съедается, кто будет оживлять её изображение, кто в случае чего поддержит томира? Дело в том, что египтянин просто не мыслил свою жизнь вне соответствующих институтов власти — власти фараона и жрецов. Фараон был живым и практически главным богом, обеспечивающим связь человека с другими богами, а жрецы рассматривались как более доступные чем фараон посредники между богами и людьми. Не забудем, что человек культуры древних царств не мыслил свою жизнь и действия вне поддержки и управления со стороны богов. 

Потустороннее солнце — Осирис 

Итак, необходимое условие существования в том мире, считали египтяне, — поддержка и обеспечение из этого мира. Насколько она считалась важной, показывает кризис культуры Древнего царства, когда занятые войнами и борьбой за власть люди практически перестали обслуживать томиров. Поэтому всеми возможными и невозможными средствами люди ещё в этой земной жизни старались связать живущих обязательствами загробного обслуживания своей персоны. 

Например, до нас дошёл обстоятельный договор со жрецами, составленный номархом Среднего царства, в "котором оговариваются их обязанности в культе его храмовых и гробничних статуй и обязательства нанимателя по оплате их службы". Причём оплата производится из двух источников: одного законного — наследственного имущества номарха ("дома отца"), а другого явно незаконного — должностного имущества ("дома князя"). В этом договоре, в частности, можно прочесть следующее: "Пусть не отменяет князь всякий будущий договора другого князя со жрецами будущими". 

Изготовление изображения — это ещё не томир, но общественно значимое, а также прибыльное в древнем Египте занятие. Создав изображение, обычно самого заказчика, его семьи и хозяйства, скульптор (художник) передавал изображение жрецу. Дальше начиналась процедура оживления или рождения томира, так называемый ритуал "отверзания уст и очей". Он состоял в том, что "жрец касался глаз и рта статуи теслом" (резцом или жезлом), причём действие сопровождалось диалогами жрецов, имеющими мифологический характер и восходящими к истории "воскресения" бога смерти Осириса. 

Например, на одной стеле читаем: "Открыто лицо имярека, чтобы видел он красу бога, во время процессии его доброй, когда он идёт в мире в свой дворец радости… Открыто лицо имярека, чтобы видел он Осириса, когда тот делается правогласным в присутствии двух Девяток богов, когда мирен он во дворце своём, довольно сердце его вечно…" (в данном случае выражение "открывать лицо" синонимично выражению "отверзать уста и очи"). 

Судя по некоторым памятникам, обряд "отверзания уст и очей" совершался рано утром, при восходе солнца — главного бога Египта "Ра". Но в часовнях и храмах, где настенные изображения и статуи пребывали в полной темноте, использовались факелы и светильники. Об этом свидетельствует, например, договор сиутского номарха со жрецами, в котором "специально оговаривается, где и когда перед его статуями должен возжигаться свет, а также особо упоминается обеспечение ламп фитилями". 

Большаков показывает, что свет, так же как и пища, выступали двумя основными условиями загробной жизни томира. Именно поэтому последнему необходимо было приносить жертвы (это главным образом пища) и обеспечивать освещение погребальных помещений. Тем самым жизнь и благополучие томира целиком зависели от живущих. Кстати, бог того мира, Осирис — это также "бог зрения", его пиктограмма прочитывается буквально как "место глаза". 

"Разумеется, будучи богом зрения, — пишет Большаков, — Осирис был тем самым и богом света. Не случайно поэтому один из текстов позднего храма на острове Филэ именует его как "сотворившим свет в утробе своей матери". Отсюда всего лишь один шаг до отождествления Осириса с солнцем, что и произошло в Поздние эпохи. Таким образом, Осирис превращается в солнце — в солнце того света. Поэтому вполне естественно, что в гробницах Старого царства солнце не изображалось — это было и не нужно, так как имелось специфическое потустороннее солнце — Осирис". 

Не преисподняя, а нечто вроде родового имения 

Наконец, чтобы реализовать идею индивидуального спасения, нужен был ещё пример и образец, освящённые обществом. Таким примером выступил миф об Осирисе, который был убит, но потом воскрешён, причём примерно так, как оживляли томиров. Осирис "воскресает" благодаря тому, что его сын даёт ему свой глаз, что эквивалентно процедуре "отверзания очей". 

С конца Старого царства, когда всякий умерший стал приравниваться к Осирису, история "воскресения" этого бога стала историей "воскресения" любого человека. Согласно представлениям о загробном суде, относящимся уже ко времени Нового царства, оправданного мёртвого наделяет зрением сам Осирис. 

В книге мёртвых, принадлежащей некой имярек, хозяйка изображена держащей в руке глаза и рот, которые она получила по приговору Осириса, говорящего: "Дайте ей глаза её и рот её. Ведь сердце её праведно". 

В теоретическом отношении необходимо утверждать, что одновременно складываются, поддерживая друг друга, три культурные реалии. "Дискурсы индивидуального спасения" (миф об Осирисе, идеи о томире и том свете, тексты ритуалов, зачитываемых при оживлении томира и его спутников). "Практики спасения" (изготовление изображений, ритуалы оживления, "службы" поддержки и кормления томиров) и соответствующие "содержания сознания" (то есть собственно представления о томирах и реальности, в которой они живут). 

Логика теоретического объяснения здесь следующая. Сначала осознаётся проблема — желание продолжить жизнь (общее для всех людей культуры древних царств). Затем создаётся дискурс спасения (схемы и связанные с ними знания), на основе которого разворачиваются практики спасения. Включение в них человека обусловливает самоорганизацию психики, в результате чего формируются соответствующие содержания сознания (видение, представления, переживания). Но конечно, нужно учесть, что все эти составляющие мировоззрения складываются не сразу и не по отдельности, а обусловливая друг друга. 

Важным результатом исследований Большакова является доказательство того, что мир, в котором живёт томир, является улучшенной копией обычного мира, где акцентируются и актуализируются желаемые для человека события, например, его значение, власть, масштаб хозяйства. Искажения касались, конечно, не только хозяйства вельможи, но и его собственного облика. Уже в самой природе Ка он в своей вечности всегда молод, силён, здоров, даже если смерть застала человека дряхлым стариком. 

Таким образом хозяин мира-Двойника не только наслаждается материальными благами, но и пребывает при этом в идеальном, наиболее желательном состоянии. Этот мирок, представляющий собой несколько улучшенную копию вельможного хозяйства, замкнутый сам на себя и ни в чём за своими пределами не нуждающийся. 

Это не какая-то искони существующая преисподняя, не общее обиталище для многих, а закрытая для чужих территория, предназначенная только для своего владельца и его родни и челяди. 

Загробный мир в веках 

Другой не менее важный результат — характеристика этапов эволюции представлений о загробном мире. 

В Древнем царстве загробный мир мыслился как состоящий из двух сакральных пространств. В одном жили томиры, а в другом пребывали тела умерших, вероятно, пожираемые демонами. В захоронениях этим пространствам соответствовали разные помещения. В одном, наземном, находились изображения, а в другом, склепе, последних не было, но лежало тело умершего. 

До конца V династии, пишет Большаков, "изображения могут находиться только в наземных помещениях, но не в погребальных камерах. Это имеет принципиальнейшее значение. Ведь при наличии средств египтяне стараются заполнить изображениями всё помещение, изображения стремятся занять все „экологические ниши", так что если есть место, где они отсутствуют, это означает, что их туда что-то не пускает, что „ниша" уже занята. И в самом деле, когда изображения наконец появляются в склепе, становится ясно, что их там страшно боятся". 

Дело в том, что египтяне считали, что труп становится добычей демонов. В то же время им хотелось его сохранить для томира. Вероятно, египтяне думали: всё же самым лучшим изображением человека было бы его тело, конечно, при условии, что его можно было бы сделать вечным, как каменные изображения. В этом направлении они и пошли. Уже в Древнем царстве египтяне заливали тело умершего, делая с него форму, а позднее научились его бальзамировать и превращать в мумию. 

Но соседство с демонами долгое время не позволяло томиру приближаться к собственному телу. Однако когда в Новом царстве мир томира стал вытесняться миром богов, а изображения терять своё значение, мумия человека вступила в свои права. Томир, кстати, не без помощи изображений (антропоморфный саркофаг, золотые маски лица, изображение богов на крышке саркофага, рисунки в Книге мёртвых, которая кладётся рядом с мумией), обрёл в мумии собственное тело, которое принадлежало человеку от рождения. 

Социальные смуты и гибель Старого царство, воспринятые египтянами как вселенская катастрофа, приводят к вытеснению на периферию реальности томиров. "Из-за общего обеднения страны почти никто уже не мог создавать в своей гробнице большое количество изображений, так что обычно всё её оформление сокращалось до небольшой стелы низкого качества". Её место занимает новый мир, который по сравнению с миром-Двойником имеет две основные особенности: он предназначен не для одного, а для всех, и в нём ведущую роль начинают играть не томиры, а боги, а также демоны. "Первое ведёт к тому, что он копирует египетское государство, второе — к тому, что во главе его стоит царь, в роли которого здесь выступает бог Осирис". 

Стабилизировав ситуацию, цари Среднего царства обеспечили не только восстановление мощи Египта, но и способствовали возвращению реальности томиров. В свою очередь, мир богов и демонов уходит на периферию. 

Кризис Среднего царства в очередной раз способствует усилению влияния и значения богов, в результате "в сознании египтян идея бога приобретает новый аспект: бог-регулятор миропорядка обретает функции бога-заступника. Первому можно поклоняться и бояться его нечеловеческой мощи, со вторым возможно личное общение, его можно просить о чём-то для себя, надеясь на выполнение испрошенного… Бога начинают изображать, он впервые выходит в мир-Двойник". 

Кризис Египта в последнем тысячелетии не только окончательно ставит на первое место загробный мир богов и демонов, но и ведёт к исчезновению реальности томиров. 

Как только в гробнице появились изображения богов, радикально изменилось положение человека в мире-Двойнике. Рядом с богом человека можно было изобразить только в одном виде — во время молитвы, и сцены поклонения становятся в Позднее время (за исключением Саисского периода, ориентировавшегося на старинные образцы) практически единственным элементом изобразительного оформления гробниц. 

Мир-Двойник 

в изначальном понимании, когда особую роль играла его независимость, исчезает. Маленький и уютный, совершенно свой мир-Двойник, где всё было просто и ясно, соразмерно человеку, а потому спокойно и надёжно, сменился на огромную загробную вселенную. Населённую богами, которых нужно просить о милости, и демонами, с которыми необходимо бороться при помощи соответствующих заклинаний. 

В этой вселенной человек был мал и ничтожен, своё место в ней он мог найти только благодаря специальным путеводителям, каковыми являются Книга мёртвых и многочисленные поздние "Книги" заупокойного характера. 

В Старом царстве, где жизнь мира-Двойника фактически в неизменном виде продолжала земную жизнь, смерть не была трагедией; к ней относились спокойно и с достоинством. Поздний загробный мир качественно отличался от человеческого, был неуютен, загадочен, опасен, так что переход в него был серьёзнейшим рубежом, а смерть превращалась в крушение всего привычного вокруг человека, была врагом, с которым нужно было бороться. 

Бессмертие… электронное? 

Вернёмся теперь к началу статьи. Не выступает ли древнеегипетское мировоззрение как общий архаический первоисточник, как, выражаясь современным языком, точка бифуркации по отношению к христианству, эзотеризму и античному рационализму? 

Действительно, идея "воскресения" Осириса и загробный мир возмездия Нового царства могут быть рассмотрены как предтечи откровения о воскресении Христа и картин загробного мира христиан. Идея и практика индивидуального спасения очень напоминают эзотерические представления, а томир — эзотерическое существо. Только эзотерики сделали вывод из "эзотерической" практики египтян: нечего надеяться на живущих и социум, "спасение спасающихся — дело рук самих спасающихся". 

Кроме того, попасть в подлинную реальность невозможно, если человек кардинально не переделывает себя. Наконец, мировоззрение египтян подготовило понимание реальности как творимой собственными руками, реальности, в которой боги хотя и присутствуют, но, по сути, не определяют течение жизни. Не таковы ли боги Платона и Аристотеля? 

Решение древнеегипетскими жрецами проблемы бессмертия интересно сравнить с тенденциями, складывающимися в наше время. Андрей Ваганов в своих последних статьях показывает, что в настоящее время складывается практика прижизненного воплощения, правда, непонятно чего, в ЭЛЕКТРОННЫЕ формы. 

Опять оживилась мечта достижения бессмертия, но уже в электронном виде. Компьютерная "сеть, — пишет Ваганов, — это своеобразный байпас, позволяющий обойти проклятую проблему неизбежности биологической смерти человека, обмануть водно-углеродный цикл человеческого существования… современный человек с детства приучается к мысли: смерть — это всего лишь перенос информации об объекте из мира материального, данного нам в ощущениях, в мир цифровой. Мало того, как это ни парадоксально звучит, смерть в оцифрованном мире потенциально предполагает бесконечный процесс рождения (клонирования) цифровых копий (на CD-ROM, DVD, в звуковых файлах и проч.)". 

А почему нет? Чем, спрашивается, электронная форма и семиотика хуже художественных воплощений? И там и здесь присутствует вера в то, что видимое (неважно, что это — скульптура или образ на экране компьютера) — это наша душа, которой обеспечено вечное существование. В объяснении здесь, конечно, нуждается столь стойкая вера в бессмертие души. 

Уже Аристотель считал такую веру наивной. Очевидно, эта вера является производной от неистребимого желания вечной жизни. И поскольку это желание возрождается вновь и вновь, возрождается и соответствующая вера в бессмертие нашей души. А уж в какой ладье, каменной или электронной, отправиться в вечность, не столь существенно. Главное отправиться и надеяться достигнуть берегов мира, где наша душа не подвержена тлению и исчезновению. Остаётся понять, существует ли сама душа как реальность и что она собой представляет. 

Вадим Маркович Розин