Мир Политики

И беженцам уже, похоже, никогда не вернуться на родную землю

8 августа президент Медведев посетил Северную Осетию. Проезжая то ли во Владикавказ, то ли обратно, президент сделал остановку на кладбище, где похоронены жертвы бесланской трагедии. Оно находится по дороге в аэропорт, так что было бы совсем странно, если бы президент не заехал в «Город ангелов». Так называется кладбище, потому что большая часть похороненных на нем – дети: они «занимают» 186 из трехсот с небольшим могил.

Президент, видимо, торопился: на единственной распространенной агентствами фотографии видно, как стремительно он движется возложить цветы к главному монументу, только полы пиджака на ветру развеваются, и североосетинский руководитель Таймураз Мамсуров едва за ним поспевает… Впрочем, фотография – не единственное доказательство спешки. Бесланские женщины из числа потерявших во время захвата и «освобождения» школы в сентябре 2004 года детей, внуков, мужей попытались подойти к президенту с тем, чтобы передать ему письмо, ничего больше. Суть письма была во первых, как прежде говорили, его строках: «Подходит пятая годовщина бесланской трагедии. Просим вас о встрече с потерпевшими по вопросам расследования теракта, закона о статусе жертв терактов».

Подойти к президенту охрана не дала – одну из женщин ударили, другую пригрозили «расстрелять». Не верить бесланским матерям, рассказавшим мне эти шокирующие подробности, у меня нет никаких оснований: зачем им фантазировать? Тем более что подойти и передать письмо действительно не дали – очевидный и неоспоримый факт, и это главное. Это в Южной Осетии к российскому президенту, как мы видели в июльском телерепортаже, подходили рядовые граждане чужого (между прочим) государства, жали руку, благодарили за помощь. А вот собственных сограждан, в Северной Осетии, к нему не подпустили.

Какой-то умник из числа сотрудников службы охраны, уже после того, как президентский кортеж в даль умчало, решил вступить с женщинами в диалог. Поинтересовался, зачем они хотели встретиться с президентом. Кто-то, по простодушию, принялся подробно и добросовестно отвечать: мол, для того, чтобы убедить его в необходимости провести полноценное расследование теракта, ведь оно было проведено формально, круг виновников ограничили террористами, которых на месте и уложили, а руководители «операции по освобождению заложников» из числа высших чинов федеральных спецслужб, которые отдали приказ открыть по школе ураганный огонь из огнеметов, гранатометов и танков, – от этого огня большинство людей и погибли – вышли сухими из воды, никакой ответственности не понесли, продолжают продвигаться по службе...

Реакция охранника была поразительной: «А что, вам мало дали? Деньги же вам дали, что еще хотите? Почему вы не скинулись и не наняли одного киллера, вместо того чтобы бегать за президентом с письмами?»

Вот такие люди работают в наших спецслужбах, мозговитые и верующие в торжество закона. Но и этого мало. Несчастные бесланские женщины, видимо, еще не понимая, с кем имеют дело, возразили стороннику решения проблем при помощи киллеров по существу: «Хотим по закону». 

Свое письмо, подписанное более чем двумястами потерпевшими, женщины Беслана все-таки послали президенту: в отличие от своего предшественника, он, как известно, большой любитель Интернета, у него есть сайт, на сайте есть форма, воспользовавшись которой можно послать ему письмо. Но и электронные письма бывают письмами на деревню дедушке: ни ответа, ни привета. Моя знакомая еще с самых дней бесланской трагедии, Рита Сидакова, потерявшая тогда свою единственную дочь, рассказывает, что таких писем они отправили г-ну Медведеву не одно и не два. И ни разу не получили в ответ даже отписки. Теперь вот собираются написать жене президента – может быть, ее материнское сердце как-то тронет обращение матерей, потерявших своих детей?

Может быть. Но пока что «официальная Россия» по случаю пятилетия бесланских событий – первой, извините за такое дурацкое в данном случае прилагательное, «круглой» даты в истории этой трагедии, – умудрилась никак не выразить своих чувств и мыслей. По словам той же Риты, в комитет «Матери Беслана» пришла лишь телеграмма от уполномоченного по правам человека Владимира Лукина. Не то чтобы эти женщины очень ждали телеграмм на правительственных бланках, но просто их отсутствие красноречиво говорит само за себя.

Не было в Беслане и никаких официальных делегаций в этот день (в первые два-три года все-таки приезжали), а федеральные телеканалы не сочли необходимым вспомнить о нем даже в рамках коротких новостных сюжетов. Первого сентября они крутили репортажи о том, как напутствовал детей довольно-таки косноязычный архангельский губернатор, и как адыгейский президент подарил всем подведомственным ему первоклассникам в этот день портфели и тетради. Адыгейский репортаж выглядел анекдотично – наверное, дети пришли в школу уже с портфелями, купленными родителями загодя, зачем, спрашивается, им по второму портфелю? Но не в этом, конечно, дело.

Президент Медведев в видеообращении по случаю 1 сентября, размещенном на его сайте, о Беслане не помянул ни словом. Поехал в этот день в московскую школу, где учатся дети, у которых проблемы со здоровьем, очень человечно себя вел, доказав, как повторял Маркс, что ничто человеческое ему не чуждо. Но ведь человеческое это одно, а понимание государственных интересов, тактики и стратегии, которой должна руководствоваться Власть, – зачастую совсем другое. Во всяком случае, так, мне кажется, наша власть это интерпретирует, отделяя человеческое от государственного.

А бесланские женщины 1-3 сентября устроили в школе номер один круглосуточную вахту. Расписали все заранее, приходили группами, по три-пять человек, сменяя друг друга каждые два-три часа, и сидели на лавочке на пепелище, где погибли их дети и где теперь по стенам развешаны их портреты. Вот уж, действительно, Стены Плача получились!

Бедные, они не понимают, вернее, не хотят понять тактику и стратегию власти. А вы-то, надеюсь, понимаете? Она ведь нехитрая, и заключается в том, чтобы превратить Беслан в личное, частное дело этих женщин, потерявших в мирное время под ураганным огнем из федерального оружия своих детей.

Удивительная вещь: когда пять лет назад в течение трех дней разворачивалась на наших глазах бесланская трагедия, российская власть и официозные СМИ всячески стремились «минимизировать» ее масштабы. Мы помним, как сперва нам лгали, что заложников в школе несколько десятков человек, потом – что их немногим больше ста… Ложь была подлой и малодушной. Я помню, как моя дочь-школьница воскликнула, увидев один из первых телерепортажей из Беслана: «Они что, считают нас за идиотов?! Как могло в школе на первосентябрьской линейке оказаться всего лишь сто человек?!»

Борьба за бесланские цифры и факты между лживой властью и независимыми экспертами и журналистами продолжается по сей день. Громко говоря, эта борьба между правдой и ложью на длинных и тонких ногах, прямо как в песне Высоцкого.

Так вот, а с Цхинвали было все наоборот. Власть и государственные СМИ с самого начала в разы превысили цифры потерь среди мирного населения Цхинвали. Хотя опять же, с самого начала было очевидно, что таких потерь быть не могло: несколько тысяч убитых в городе, где жителей-то в самые благополучные времена было чуть больше 30 тысяч. Да там похороны и поминки должны были быть в те дни на каждом шагу, написал я тогда, оказавшись в Цхинвали по свежим следам событий. (Именно так, между прочим, накрылся сплошным трауром сопоставимый по населению с Цхинвали Беслан в первую сентябрьскую неделю 2004 года.)

И тут официальная ложь довольно быстро была выведена на чистую воду: честный подсчет убитых в Цхинвали показал, что их было немногим больше ста, вместе с военными потерями. Все равно большая цифра, каждая смерть, тем более мирного жителя, – потеря. Только зачем врать?

Удивительная оптика российской власти – какая-то подзорная труба, которую она вертит в руках, то так, то сяк к глазу приложит: на своих граждан и их трагедии смотрит с обратного конца этой трубы, как бы в уменьшительное стекло, на чужих – в увеличительное. И не потому, что сильно сочувствует этим чужим. Просто так ей выгодно.

Пусть читатель поймет меня правильно: я нисколько не хочу ни принизить цхинвальскую трагедию, ни противопоставить ее бесланской. Сам я в августе прошлого года курсировал между Бесланом и разгромленным Цхинвали, видел своими глазами людей, чьи жилища превратились в груды камней, и они на этих руинах и жили, готовили пищу, нянчили детей. Видел превращенные в груды камней жилища, из которых люди ушли навсегда, побросав годами нажитый скарб, цветущие сады, плодоносящую землю, которую они и их предки обрабатывали десятилетиями, если не веками. Это была картина последствий войны – не очень даже сопоставимая с тем реальным, по военным меркам весьма скромным масштабом пятидневного российско-грузинского боестолкновения.

Газопровод, который обошелся Газпрому в 15 млрд рублей вместо сметных 10 (информация самого Газпрома), был торжественно сдан в эксплуатацию этим августом. Странным образом, правда, церемония приемки была виртуальной и происходила в Москве. Под объективами телекамер глава Газпрома Миллер по мобильному телефону давал команду пустить газ, получал в ответ сообщение, что газ пошел, и изустно передавал его находившемуся рядом премьер-министру Путину. Почему, собственно, Путин и Миллер не удостоили личным присутствием завершение «стройки века» (это самый высокогорный газопровод в мире) и почему, помимо «картинки» из штаб-квартиры Газпрома на московской улице Наметкина, нам не показали «картинку» собственно с открытия газопровода – остается только догадываться.

Мои осетинские собеседники из числа связанных со строительством газопровода людей утверждают, что там не завершено и половины от необходимого объема работ. И теперь неясно, как их завершать: деньги потрачены все. Газопровод пущен, но к нему не подведена нормальная дорога с твердым покрытием, пригодная для круглогодичного использования: обустроена так называемая «пионерка» – грунтовка, пригодная лишь для передвижения по ней спецтехники. Не завершен ни один мост по маршруту газопровода. Отсутствие нормальной дороги и мостов означает, что при возникновении любой внештатной ситуации аварийные бригады не смогут добраться до места происшествия. А дело происходит на высокогорном Кударском перевале, где такие ситуации могут возникнуть очень скоро – например, когда осенью в горах пойдут дожди. Не начинались работы по инженерной защите газопровода: «гибкую плиту», предназначенную для его предохранения от внешних воздействий, даже не завозили на трассу. То есть трубу ничто не защищает сегодня ни от дождей, ни от потенциальных диверсантов. Проще говоря, «голая» труба лежит на земле.

Этого мало: отсутствуют системы управления и безопасности – не выполнены работы по оптико-волоконной связи и телемеханике, по оборудованию пожарной сигнализации, по радиосвязи. Не смонтировано резервное автономное электропитание. Газопровод длиной 169 километров сегодня обслуживается практически «на глазок», и малейшая неполадка парализует его работу.

У меня нет оснований думать, что люди, рассказавшие мне о том, что на самом деле представляет собой газопровод, лгали, задавшись целью, скажем, оклеветать южноосетинское руководство во главе с г-ном Кокойты. Тем более что строила газопровод компания, принадлежащая главному противнику г-на Кокойты, г-ну Джуссоеву. Вместе с тем, нет оснований и думать, что мои собеседники – из стана Кокойты, и клеветой на газопровод «сливали» компромат на Джуссоева. Кокойты восторженно рукоплескал пуску газо-провода, и о его недоделках и просчетах предпочитает молчать, так что дистанцироваться от этой «стройки века» ему явно либо не хочется, либо не удается.

В населенном до прошлого августа грузинами южноосетинском селе Тамарашени идет большая стройка – целый микрорайон на две сотни малогабаритных коттеджей с разноцветными крышами. Здесь же и школа, и поликлиника, и магазины: в общем, вся инфрастуктура. Школу как раз на наших глазах открывают: звучат речи, фанфары, гимны РФ и ЮО. Чудно, конечно: чего открывать школу, если дома не только не заселены, но и не закончены – во многих не вставлены даже стеклопакеты? Но это, впрочем, понятная российско-советская показуха: у нас школы открывают к приезду высокого начальства, а не к тому дню, когда дети должны в них прийти и сесть за парты. Начальство приехало, ленточку разрезало – школу можно после этого обратно закрыть на несколько месяцев.

Тем более что начальство здесь нигде подолгу не задерживается. Едва мы отъехали от школы, не дождавшись конца церемонии, как мимо нас с вертопросвистом, как сказал бы поэт, пронеслась кавалькада черных «Лексусов» с одинаковыми номерами 001 и с диким воплем из мегафона: «Водитель «Субару», прижмись к обочине!» Хорошо, успели прижаться. Большие начальники – они и в маленьком государстве большие начальники. Если это государство «российского типа».

Впрочем, гораздо больше потемкинского «открытия» школы, в которой пока что некому учиться, смущает другое. Микрорайон построен на пепелище. Здесь жили люди, которые накануне 8 августа 2008 года вынуждены были в одночасье сняться с родных мест и уйти в Грузию, не взяв с собой почти ничего, по коридору, предоставленному российской армией. Эти люди в большинстве своем не были виноваты ни в чем, кроме того, что были грузинами. Жили здесь десятилетиями и веками, прекрасно трудились на земле, кормили всю остальную Южную, а заодно и Северную Осетию. От политики были чрезвычайно далеки, как любые крестьяне в любой стране мира, с осетинами ладили – полно было смешанных семей. К идиотской авантюре Саакашвили не имели ни малейшего отношения, хотя в душе, наверняка, поддерживали идею воссоединения Южной Осетии с остальной Грузией. Ну так весь мир, кроме России и Никарагуа, по сей день считает Южную Осетию неотъемлемой частью Грузии, считать так – ненаказуемо. Нет никаких свидетельств того, что грузинские власти формировали из крестьян, проживавших в селах Тамарашени, Кехви, Нижнее и Верхнее Ачавети, какую-либо «пятую колонну», чтобы нанести с ее помощью некий дополнительный и сокрушительный удар по Цхинвали. Да и зачем? Грузинская армия без всякой «пятой колонны» подавила бы сопротивление Южной Осетии за считанные часы, если бы не подоспела российская.

Итак, эти люди не воевали и не совершили никаких преступлений в мирной жизни. И никаких преступлений, им, собственно, и не инкриминируется. Они просто ушли, стали вынужденными беженцами, чтобы не попасть под горячую руку, избежать несправедливой расправы и самосуда. Вместо них удар на себя приняли их дома, земля, скот, сады. Все было разрушено, сожжено и разграблено, как по команде. Впрочем, почему «как»? Совершенно очевидно, что по команде мародеры и действовали. В грузинских деревнях Южной Осетии не осталось ни одного целого строения – эту удручающую картину я описал на страницах «Совершенно секретно» год назад, когда побывал здесь впервые. Крохотную церковку остереглись, правда, тронуть, не преминув разгромить современную хорошую больницу, при которой она была построена. Мы на этот раз проверили: церковка так и стоит, необиженная, под сенью огромного, насчитывающего не одно столетие тутового дерева. Ну, почти необиженная: лампочки повывертывали, дверную ручку свинтили…

Поражал тогда размах и бессмысленность этого варварства: зачем было громить дома, когда в Цхинвали тысячи людей остались без крова? Зачем было не оставлять камня на камне от поликлиник, больниц, школ, магазинов, бензоколонок, салонов красоты, банков – всего этого было в избытке в зажиточных, гораздо лучше всей остальной Южной Осетии живших грузинских селах? Чтобы теперь все это строить заново? Что же, в эту разоренную землю можно «закопать» не один российский миллиард, по сути дела отнятый у наших пенсионеров, льготников, бюджетников. Я не люблю эту риторику, немного демагогическую, насчет пенсионеров и льготников, но, тем не менее, почему за их счет должны набивать себе карманы теперь уже не только российские жулики и коррупционеры, но еще и южноосетинские?

Никто, ни по какому закону не лишал здешних хозяев их собственности. По идее, они могут в любой момент сюда вернуться и потребовать назад хотя бы то, что осталось в целости, – землю. Но это было бы возможно, если бы дело происходило в каких-то цивилизованных краях, а не в здешних, не то российских, не то южноосетинских. Я так говорю, потому что, будем честны и признаемся, положа руку на сердце: в самостоятельное политическое и экономическое будущее и независимость «Республики Южная Осетия» из всех стран мира меньше всего верит Россия. Всем нам понятно, что этот клочок земли – никакое не государство, а новый, неизвестно зачем прирезанный политическим руководством к России надел. Словно у нас с теми необъятными землями, которые есть, недостаточно забот и все они уже обустроены…

Знаете, как, не скрывая иронии, называют нынешнюю «независимую» Южную Осетию северные осетины, никогда, к слову, не страдавшие комплексом «разъединенной нации», никогда не собиравшиеся с южными объединяться и сегодня, как черт от ладана, шарахающиеся от этой теперь уже вполне реальной перспективы? Страна Цхинвалия. Помните, у Высоцкого: «пришла страна Лимония, сплошная Чемодания…» («Северяне» вообще большие шутники. Еще раньше они насмешливо расшифровывали аббревиатуру ЮОР (Южно-Осетинская Республика) как «Южно-Офриканская республика».) 

Глядя на стремительное строительство новых микрорайонов на месте грузинских сел, возникают неприятные ощущения и ассоциации. Словно на захваченных землях противника, стерши с их лица все признаки его существования, торопятся возвести нечто, как бы столбя эти земли, чтобы их настоящим, законным хозяевам некуда было вернуться. Они, предположим, вернутся, а им скажут: «Какое Тамарашени? Не было здесь никакого Тамарашени. И вас здесь никогда не было и не жило!»